Волчина позорный - Станислав Борисович Малозёмов

Станислав Малозёмов

Волчина позорный

1. Глава первая

Дробь, судя по свисту в воздухе, была картечью диаметром больше пяти миллиметров, с которой ходят на кабана. Она вырывала куски штукатурки с угла камышитового дома, дранка под ней тоже отлетала мелкой щепкой в кусты палисадника, а глиняная пыль с изуродованного дома сеялась горстями на милицейскую фуражку и погоны капитана Маловича.

— Чикаго, мля! — сказал сам себе Александр Павлович. Он в каком-то кино видел перестрелку мафиозных семей в Америке. — Эй, Тимонин, ты уже двенадцатый раз шмаляешь по собственному дому! Рублей пятьсот на ремонт уйдёт. А у меня даже пистолета нет.

Чего ты за сарай спрятался? Подойди и расстреляй меня в упор. Нет пистолета. Честно. Иди, стреляй. За убитого «мусора» на зоне в авторитете будешь. «Сявки» чифир станут носить днём и ночью, да портянки тебе стирать. На тяжелые работы «кум» тебя, Гена, сроду не пошлёт. И шконку дадут возле окна. Давай, стреляй в упор! Чего как баба ныкаешься от безоружного?

— Чё, точно без ствола ты? Не фуфлыжишь? — крикнул Тимонин и закашлялся. На последней отсидке туберкулёз словил. — Ну, тебе молиться перед смертью не надо. В «мусарне» все атеисты. Тогда, извиняй, как тебя там?

— Капитан Малович, — громко оповестил Александр Павлович Тимонина и всех любопытных, наблюдающих из своих окон за редким явлением. Стрелять в милиционера могли себе позволить очень немногие даже в семидесятые годы. Не принято было. Значит Тимонину терять было совсем нечего. Он жену с любовником поймал в сене на задворках и обоих порешил. Сразу померли.

Скорую не вызывал никто. Сразу соседи побежали в милицию и сказали, что после того, как он пристрелил изменщицу с хахалем, Генка взял ружьё, патронташ и пошел за сарай, ждать бригаду задержания. Сдаваться, понятно было, не хотел. Но начальник отдела послал одного Маловича. Зачем на одного психа целую бригаду натравливать? Только труповозка и приехала. В неё Тимонин не стрелял. Ему бы, бедолаге, убежать, конечно, подальше, чтоб найти не смогли. А он, придурок, вроде бы милицию решил наказать, как будто это она Верку под шустрого кладовщика промбазы подкладывала. Дурак, в общем, Генка.

— Слышь, капитан, твою мать! — Тимонин всадил в два ствола по патрону и громко защёлкнул замок над курками. — Я тебя кончу, чтоб ваша контора не совалась в семейные дела трудящихся. Это наше с Веркой дело — разбираться между собой, а не ваше. Но потом и сам застрелюсь нахрен. Один чёрт — на зоне от «тубика» сдохну раньше, чем мне лоб натрут зелёнкой. А дотяну до «вышака» — тоже не радость. Так что судить ты меня не отдашь, не радуйся!

Он вышел из-за сарая и бегом рванул к углу. Малович аккуратно снял и уложил на завалинку фуражку, предварительно стряхнув с неё желтую пыль. Прислонился к углу и, когда Тимонину оставалось пробежать метра три, кувырком, сжавшись в почти в шар, выкатился Генке под ноги. Потянул сбоку от себя ствол, одновременно прокручивая приклад вокруг рук, и моментально забрал двустволку. Генка Тимонин ничего не понял и остановился. Даже рот приоткрыл. После чего получил ощутимый толчок прикладом поддых и сел на корточки.

— Верку с кем застукал? — спросил Александр Павлович.

— С Лёхой кладовщиком промбазы. С Батуриным. Я их пару раз бил обоих. Пообещал застрелить если опять попадутся. Слово, вишь ты, у меня закон. Железное.

— Ну, пошли к нам для начала, — Малович поднял стрелка и подтолкнул в спину. — Убегать не надо. А то я два твоих заряда в ноги тебе всажу. Пустяк же. И на зону хромых без проблем берут. Варежки шить — ноги не главное. Но тебе это на кой чёрт?

— Вот падаль эта Верка, — плюнул Генка под ноги. — Отец говорил — не женись на ней. Профура она. Нет, у меня ж своё мнение. Оно главное! Ладно. В центральное управление идти или куда?

— В центральное, — Малович надел фуражку, закинул ружьё за плечо и они через полчаса уже сидели у следователя в большом кабинете с решетками.

— Всё, Лёва, я пошел, — Александр Павлович посмотрел на часы. — У меня день рожденья завтра. Тридцать три годочка отшлёпал по земле-матери. Надо сладостей прямо на кондитерской фабрике купить. Свежак!

— Ты один задерживал? — спросил следователь.

— Ну, — Малович улыбнулся. — Вова Тихонов мой сейчас на завтра мясные продукты закупает. У него ж «москвич». Есть куда складывать.

— Тогда пишу на тебя одного полковнику рапорт о задержании седьмого апреля семьдесят первого года вооруженного преступника. В десять тридцать. Так? Ладно, давай.

Гуляла у Александра Павловича во дворе за пятнадцатиметровым столом, составленным из восьми обычных, которые соседи принесли, вся родня без дошкольников, милиционеры, кроме дежурных и друзья, которыми жизнь Маловича баловала как добрая бабушка любимого внука. И то тебе — на, и это можно, да и остальное бери. Всё тебе одному! Хорошие были друзья. Спортсмены, музыканты, строители, учителя, медики и даже один капитан милиции, лучший друг и напарник Володя Тихонов. Жена Зина Шуру любила, сын Виталий рос правильным пацаном. С утра вместе с отцом поднимал, как мог, ось от вагонетки, безропотно бегал в магазин за хлебом, сахаром и солью, учился в четвертом классе без троек, ходил в секцию лёгкой атлетики и, главное, знал наизусть устав патрульно-постовой службы. Потому, что не видел себя в будущем никем другим, а только милиционером.

Сидели более, чем до полуночи. Старший брат Борис отлично играл на баяне, все пели, танцевали и желали Александру пережить возраст Христа минимально в три раза. Разошлись все пешком около часа. Кустанай — город небольшой и к семидесятым годам очень тихий. За десять последних лет милиция при новом начальнике как-то без напряга успокоила шпану, бандитов и разбойников. Хулиганы теперь тоже особо не резвились даже на окраинах и народ спокойно гулял вечерами по маленькому, но очень зелёному, очень уютному городу.

В нём было пять кинотеатров, театр драмы, четыре музея, пятнадцать аккуратных пристойных и культурных кафе, работающих допоздна, парк с лебедями в пруду да ещё с десятком таких удивительных аттракционов, каких и в Москве не так уж много.

— Я, чтобы успеть на день рождения подарок дорогой сделать, представил тебя к званию майора. — шепнул перед уходом начальник одела уголовного