Фабрика уродов - Шимун Обедин

Фабрика уродов

Фабрика уродов

Авторы: Шимун Врочек и Виталий Обедин

ФАБРИКА УРОДОВ

2-я книга «Дикого Таланта»

Пролог-1

(окрестности Зеленых Бродов)

Копыта били в землю с такой силой, будто черные жеребцы норовили не столько бежать по дороге, сколько наделать в ней побольше дыр.

Бумм! Бумммм!

Азарт и мощь животных, казалось, не требовали ни кнута, ни вожжей. Жеребцов было только два, но увлекаемая ими карета неслась, будто проклятая. Угольно-черные гривы и хвосты летели по ветру.

Бумм! Бумммм! Бумм! Буммммм!

Ночная дорога тянулась вдоль просеки – узкая, стиснутая густым ельником. Этим трактом часто пользовались, он был неплохо наезжен, но колдобин и ухабов хватало. Колеса кареты тяжело подпрыгивали, массивный черный короб мотало назад и вперед.

Будь это обычный экипаж, какой крепят к стойкам при помощи кожаных ремней, он неминуемо бы развалился. Но под днищем поскрипывали мощные металлические пластины, сработанные по чертежам лютецианских мастеров. Они в значительной степени смягчали толчки и удары.

Ressort! Новое слово в каретостроении.

Снабженная новомодными ressort, карета притягивала к себе внимание. Причем не только диковинными элементами конструкции. Со стороны могло казаться, что человек, поставивший это чудовище на колеса, изначально не собирался запрягать в нее обычных лошадей. Не было предпринято никакой попытки облегчить экипаж. Наоборот, карету делали с таким расчетом, словно ее владелец собирался раскатывать по полю боя под свист пуль.

Толстые доски из мореного дуба подогнаны плотно-плотно: не просунуть и лезвие ножа. Массивные бронзовые окантовки по углам и откосам. В дверях, лишенных гербов и опознавательных знаков, когда-то имелись окна, но теперь они были наглухо забиты. Именно так: не задернуты занавесками, не забраны кожаными клапанами, а забиты изнутри теми же досками.

Более всего странный экипаж напоминал огромный гроб, сомнительной шутки ради установленный на колеса.

Надо ли говорить, что жеребцы, способные сдвинуть это чудовище с места, соответствовали ему в полной мере? Два великолепных исполинских зверя с потрясающей мускулатурой, играющей под угольно-черными шкурами. Размерами и статью они превосходили обыкновенных лошадей-тяжеловозов так же, как холеный, породистый пес-волкодав превосходит дворовую шавку. Любой конезаводчик отдал бы мешок, набитый золотом, и левую руку в придачу, чтобы заполучить эту парочку в свой табун.

И это было бы большой ошибкой.

Потому что дареному коню, как известно, в зубы не заглядывают, но покупаемому – в обязательном порядке. Человек же, попытавшийся заглянуть в зубы этой парочке, лишился бы как минимум пальцев. А вместе с ними – рассудка и спокойного сна. Потому что у лошадей не должно быть треугольных, граненных по краям, точно у акулы, зубов. Такими невозможно щипать траву и перетирать овес, зато легко выдирать из тела кровоточащие куски мяса. Не должно быть у лошадей и таких глаз – безумных, бордово-красных, тлеющих в глазницах, подобно припорошенным пеплом углям. Такими глазами смотрят на мир порождения Преисподней.

Бумм! Бумммм!

Место лакея на запятках кареты пустовало, зато человек, восседавший за возницу, габаритами с лихвой заменял сразу пару слуг. Он вполне дополнял и здоровенную, неподъемно-тяжелую карету и пару гигантских красноглазых жеребцов с акульими зубами. Даже сгорбившись на козлах, возница выглядел настоящим великаном – не менее семи футов роста.

Толстый дорожный плащ из валеной шерсти, наброшенный на его плечи, не мог скрыть по-первобытному тяжелое и мощное телосложение. Широкий не только в плечах, но и поперек, возница напоминал каменную глыбу, которую взялся обтесывать скульптор, да бросил это дело, успев добиться лишь общего сходства с человеческой фигурой: голова, плечи…

Руки, сжимавшие поводья, впечатляли. Несмотря на холод, они были без перчаток – лапищи молотобойца или заплечных дел мастера: бугристые, с широченными ладонями и толстыми пальцами. Такими можно раздавить человеку голову, просто взявшись покрепче.

Дорожный фонарь, висящий над левым плечом возницы, покачивался в такт рывкам кареты, бросая отсветы на лицо гиганта. Мрачное, с резкими и грубыми чертами, оно вновь наводило на мысли о камне, молоте, зубце и лишенном терпения скульпторе. На первый взгляд могло показаться, что физиономия возницы изрезана морщинами, однако стоило приглядеться, и ошибка становилось очевидной. Лицо принадлежало зрелому, но отнюдь не старому мужчине. Вместо морщин его бороздили бесчисленные шрамы. Летопись десятков, если не сотен схваток не на жизнь, а насмерть. И, право слово, не все из шрамов были оставлены ножами и шпагами…

Кое-где постарались зубы и когти.

Стремительно приближающийся грохот колес и глухие удары копыт вспугнули маленькую сову, что терзала пойманную у дороги мышь. Птица извлекла из тушки окровавленный клюв и настороженно покрутила головой. Шум тракта не был ей непривычен, но неясный инстинкт заставил птицу бросить добычу и расправить крылья. Мягко сорвавшись с ветки, сова полетела прочь.

Бесшумно взмахивая крыльями, она оторвалась от зловещей кареты и пролетела с поллиги вдоль дороги, прежде чем опустится на ветку, недовольно топорща перья. Огромные желтые глаза тревожно моргнули.

- Тьфу, пакость! – негромко произнес хриплый голос. ?Сова испуганно встрепенулась – человеческий голос прозвучал прямо под ней.

Послышался звук смачного плевка.

- Ненавижу сов… Говорят, это души заблудившихся и сгинувших в чаще путников.

Птица вспорхнула с ветки и полетела в чащу, окончательно испуганная и раздраженная. Ее охота на сегодня закончилась.

А вот у вспугнувших сову двуногих, притаившихся у дороги, охота только-только начиналась…

Их было трое.

Один – тот, что не любил сов – притаился в скрадке, сооруженном из еловых лап. Укрытие располагалось на высоте двух человеческих ростов так, что небольшой изгиб дороги просматривался самым прекрасным образом. О намерениях охотника недвусмысленно говорил длинный ствол штуцера, лежащего на сгибе локтя. С таким оружием не ходят на куропаток: слишком тяжелое и перезаряжать из-за нарезок внутри ствола долго. Зато в армии им вооружают егерей, в чью задачу входит прицельный отстрел вражеских солдат и офицеров.

Оружие, созданное специально для охоты на человека. ?Стрелок любовно погладил приклад штуцера. «Скоро», - шепнул он ему.

Шепот словно подслушали.

- Скоро, - раздалось снизу. – Я уже чувствую.

Говоривший расслабленно лежал на расстеленном плаще в небольшой выемке между корней вековой ели, заложив руки за голову – словно собирался отойти ко сну. По его щекам тянулись черные полосы татуировки, наводившие на мысль о тигровой шкуре. Вот человек сменил позу и потянулся – в движениях чувствовалась непринужденная грация огромной кошки.

- Не нравится мне все это, - раздраженно проворчал третий охотник, сидевший чуть поодаль.

Он убивал время, развлекая себя игрой с парными кинжалами-катарами. Два черненых – чтобы не блестели в темноте – клинка крутились в воздухе, выписывая фигуры и финты. Два маленьких стальных вихря. Перчатки, чтобы не мешали, умелец стянул и заткнул за пояс, обнажив кисти, на тыльной стороне которых были вытатуированы пять круглых пятен, вместе складывающихся в рисунок звериной лапы. Не то волка, не то шакала.

– На кого нас отправили охотиться? – не отвлекаясь от игры с кинжалами, бурчал третий. - Нормальные люди пережидают в постоялых дворах день, а не ночь, как эти...

- Значит, не хотят привлекать внимание, - откликнулся из скрадка стрелок со штуцером, тщательно (и не в первый раз) проверяя состояние замка и наличие пороха на полке.

- С такими-то лошадками? - нервно рассмеялся головорез с катарами.

- А что не так с лошадьми?

- Видел я этих лошадей. – кинжалы прекратили вращение. – Говорю же, от самого Ура карету вел… будь я проклят, если с ними дело чисто!

- Ты и так проклят, - скривил в темноте губы охотник с тигриными полосами на лице. – Так что не пори чушь и рассказывай, что видел.

- Прошлым днем они прибыли на постоялый двор Эрнульфа-гейворийца. Шли так шибко, что я сильно отстал. Пришлось по следу, нюхом идти. Нагнал только на остановке. Слугу по тихому прижал, он и наплел всякого. Сказал: верзила, что сопровождает карету, сам выпряг лошадей, не доверив это дело никому из прислуги. По правде сказать, те к ним и подойти боялись: звери – не кони. Шкура черная как ночь, глаза кровью налиты, хрипят, что твой медведь. Верзила сам завел обоих на конюшню, после чего велел вывести оттуда всех прочих лошадей. Эрнульф и постояльцы, было, в крик, но верзила кинул хозяину золотой, цыкнул на прочих, и все разом успокоилось. А потом он купил у Гейворийца ягненка и с ним под мышкой зашел в конюшню.