Такер - Луис Ламур

Луис Ламур

Такер

Посвящается Рексу Мартиндейлу,

совершившему походы по штатам

Монтана, Вайоминг и Калифорния

Глава 1

Оказавшись на поляне, куда приходят поваляться в пыли бизоны, я увидел, что мой отец лежит на земле со сломанной ногой, а лошади его и след простыл.

Солнце давно уже перевалило за полдень, и в воздухе стояла удушающая жара. Не знаю, сколько часов отец пролежал на этой поляне — три, а может быть и все четыре, — изнывая от зноя и умирая от жажды: его фляга с водой осталась в седельной сумке лошади. Я спешился и напоил его из своей фляги.

— Спасибо, сын. Похоже, я отпрыгался.

— Ты сломал ногу, — ответил я, — но с головой у тебя все в порядке. Несколько месяцев подряд ты только и делал, что обзывал меня последними словами, так что продолжай ругаться, а я пока займусь твоей ногой.

— Нет, ты сядешь на лошадь и отправишься в путь, сын мой. — Тело отца было напряжено, и я понял, что он еле сдерживается, чтобы не застонать от боли. — Все деньги, которые мы и наши соседи заработали с таким трудом, остались в седельных сумках моей лошади. Так что забудь обо мне и скачи за ней.

Если бы я был постарше, я бы, наверное, подумал сначала о деньгах, а потом уже об отце, хотя нет, вряд ли. В седельных сумках, о которых говорил отец, лежало двадцать пять тысяч долларов, из которых чуть меньше трети принадлежало нам. Мы получили эти деньги, продав стадо быков, которое пригнали из Техаса, и дома наши друзья с нетерпением ждали, когда же мы привезем им выручку.

— Сначала давай займемся твоей сломанной ногой, — сказал я.

Мы были одни в прерии, и я мало что мог сделать, чтобы облегчить страдания отца. Сломав несколько веток мескитового кустарника и обстругав их ножом, я изготовил какое-то подобие шины и привязал к его ноге.

Мы плохо ладили, я и мой отец, и вечно препирались по любому поводу. Мне уже исполнилось семнадцать лет, я чувствовал, как мои мускулы наливаются силой, и хотел, чтобы ко мне относились, как к взрослому. Однако теперь, вспоминая себя прежнего, я понимаю, что умел только хорошо держаться в седле и неплохо стрелять.

Отцу не нравились мои друзья, и в глубине души я готов был согласиться с ним, что это не те люди, с которыми стоит дружить. Но я был упрям и не желал слушать ничьих советов. Отцу не нравилось и то, что я слишком часто пропадал в овраге, упражняясь в стрельбе. Он не раз говорил мне, что люди, мнение которых достойно уважения, не очень-то уважают тех, кто слишком любит оружие.

— Зато в трудную минуту, — возражал я, — хорошо иметь рядом с собой человека, умеющего метко стрелять.

— Ты прав, — отвечал отец. — Но случается и так, что когда времена проходят, от иного меткого стрелка оказывается не очень-то легко отделаться.

Признаюсь, моей заветной мечтой было стать настоящим мужчиной, и вот мне наконец предоставилась возможность доказать наконец, на что я способен, а я не знал, что мне делать.

Впрочем, в одном я не сомневался — для начала нужно было найти воду и укрытие, чтобы без опаски оставить там отца. Устроив его в надежном месте, я мог бы отправиться на поиски отцовской лошади. И тут я сообразил, что следы убежавшего мерина обязательно приведут нас к воде, поэтому я помог отцу взобраться в седло моего коня, и мы отправились по этим следам.

Глупое животное сначала неслось вскачь, а потом перешло на шаг. Время от времени мы замечали места, где мерин останавливался, чтобы оглянуться назад или пощипать листья мескитового кустарника. Вскоре следы повернули на юго-запад, и во мне всколыхнулась надежда, что там-то мы наконец найдем воду.

Отец покачивался в седле с отрешенным видом, погрузившись в свои мысли. Мы оба понимали, что все теперь зависит только от меня, это было ясно без слов. Но из-за того, что он молчал, я испытывал огромное чувство вины перед отцом и одновременно проникался ответственностью за нашу судьбу. Неожиданно, когда до заката оставался всего час, мы увидели другие следы.

Это были следы подкованных лошадей, они шли с северо-запада. Судя по всему, лошадей было три… и всадники поймали лошадь отца.

Я знал, что на Техас приходилась чуть ли не половина всех бандитов нашей страны, так что не исключено, что люди, поймавшие нашу лошадь, были грабителями. Впрочем, не думаю, что и честный человек смог бы устоять перед соблазном прихватить с собой лошадь с двадцатью пятью тысячами долларов в седельных сумках.

— Похоже, что эти деньги для нас потеряны, сын. Ты что, собираешься воевать один против троих? Ты же понимаешь, что я не боец.

Когда мы выехали на берег ручья, на землю уже опускались сумерки. Ручей был не больше метра шириной, а некоторые места и еще уже, а вода в нем едва доходила до колена. Он протекал через почти полностью лишенную растительности долину, по берегам его росли низко склонившиеся над водой ивы, да кое-где попадались отдельные группы тополей.

Я помог отцу слезть с лошади и уложил его на траву, а потом отвязал флягу и наполнил ее водой из ручья.

— Отдохни пока здесь, папа, а я съезжу за твоей лошадью.

— Не делай глупостей, Эдвин. Ты останешься здесь.

Отец называл меня Эдвином только тогда, когда был сердит или чем-то сильно расстроен. Пропажа лошади привела его в полное отчаяние, да и сам я сильно расстроился.

Отец всегда дорожил своим добрым именем. Он понимал, что о человеке часто судят по тому, с какими людьми он водит дружбу, поэтому, увидев меня в компании Дока Сайтса, Малыша Риса и некоторых других парней, он приходил в бешенство.

Мои дружки часто похвалялись тем, что крадут коров, и, по-видимому, это были не пустые слова. Во всяком случае, я никогда не видел, чтобы они работали, зато в карманах у них водились доллары, да еще в таком количестве, какого у меня никогда не было, а ведь отец заставлял меня работать с утра до вечера.

Только сейчас я начал понимать, что означает для человека доброе имя. Если мы вернемся домой без денег, наши друзья, конечно, поверят нам, но найдутся и такие, которые вспомнят, что меня частенько видели вместе с Доком Сайтсом и Малышом Рисом, и по округе поползут слухи. Кое-кто решит, что мы присвоили деньги себе, и тогда прощай наше доброе имя — и отцовское, и мое.

Мы с отцом всегда были бедны. Когда я родился, наша семья жила далеко на Востоке, но, устав от нищеты, отец перебрался на Запад и получил здесь земельный надел. Осенью того же года весь его урожай сгорел, и весной ему пришлось засевать поле семенами, взятыми взаймы, но летом на поле налетела саранча и съела все подчистую.

Отец работал, не разгибая спины, но два года подряд была засуха, и в результате мы лишились своей земли. Я слышал разговоры, что люди, у которых нет денег, — никчемные люди, но тот, кто так говорит, никогда не видел истинных работяг, таких, как мой отец да и наши соседи.