Жернова истории 3 (СИ) - Андрей Колганов

 Пролог

  Холодный ноябрьский ветер швырял в лицо стоявших на перроне Белорусско-Балтийского вокзала людей мокрый снег. Не спасали от него и перекрытия над перроном - ветер легко обходил эту преграду. Приходилось надвигать кепку пониже, и поглубже прятать нос в поднятый воротник пальто. Лиде было не легче - модная шляпка, пожалуй, была еще худшей защитой от снега, нежели кепка. Обоих детей мы сразу засунули в купе, чтобы оградить их от пронизывающего сырого ветра, а сами вышли попрощаться с провожающими.

   Лазарь Шацкин, пожимая мне на прощание руку и крепко обнимая, тихонько проговорил:

   - Ничего, Виктор, это еще не последний бой. Мы еще посмотрим, чья возьмет...

   - Не драматизируй! - отвечаю ему, не понижая голоса. - Это даже еще не бой, а так... Заминка. А потому обойдись, пожалуйста, без резких движений. Главное сейчас - не позволить нашим недоброжелателям приписать нам подрыв партийной дисциплины, фракционность, и прочие штучки, кричать о которых они большие мастера.

   Говорю, но сам не очень-то верю в действенность подобных рецептов. Когда-то давно - лет пять или шесть уже прошло? - сам предлагал нечто подобное Троцкому. А теперь приходится уговаривать самого себя...

   Заставить страну выкарабкаться из той колеи исторического развития, что была проложена в мое время, оказалось не так уж и сложно, по большому счету. Гораздо сложнее оказалось не дать стране сползти в эту колею обратно. Не случайно же она там в свое время оказалась? Были ведь на то причины, и весьма серьезные, и, главное, никуда эти причины не делись.

   - Не беспокойся! - Лазарь, который так и остался в душе юным комсомольским вожаком, не теряет оптимизма. - Отсидишься пока в Швейцарии, - тебе же не привыкать? - шутит он. - А мы тут разберемся аккуратно, что к чему.

   Да, хорошо, что в Швейцарии. И пост экономического советника в представительстве СССР в Лиге Наций - не самое худое место. Да еще и жена рядом будет, в качестве переводчицы при нашем представительстве. И дети с нами. Ведь могла судьба и куда как круче повернуться. Но все же не повернулась.

   Все-таки изменилось кое-что в СССР, изменилось. Вот и в Лигу Наций вступили на четыре года раньше. А отзыв всех советских представителей из Коминтерна? Хотя резиденция руководящих органов осталась в Москве, и из МОПР представители ВКП(б) не вышли, но шаг беспрецедентный. Конечно, зарубежная пресса почти сразу закричала, что это просто хитрый маневр Кремля (причем доля истины в этом, несомненно, есть), впечатление было произведено немалое.

   Однако не меня сейчас не это занимает. Машинально беру Лиду под локоть, помогаю подняться по ступенькам в вагон. На площадке оборачиваюсь. Михаил Евграфович, ссутулившись, не скрывает слез, то и дело вытирая их носовым платком. После резкого сокращения числа сотрудников в аппарате Коминтерна он оттуда формально ушел, и теперь возглавляет маленькое, якобы независимое, бюро переводчиков, работающее по контракту с ИККИ. Жаль его - он как-то постарел последнее время. Хотя слово "сдал" к его состоянию не подходит, - он все еще довольно энергичен, - но годы берут свое. А перетащить его в Женеву не удалось. И так место для жены с боем выцарапал. Хорошо, что Трилиссер не испугался, нажал кое-где по своей линии...

   Недолго мне довелось проходить членом ЦК, недолго. Три года - от съезда до съезда. Жернова истории сделали еще один оборот, однако же и на этот раз мне удалось как-то увернуться от "пожатья каменной десницы". До следующего раза? Пока мне, можно сказать, отчаянно везло...

   Слышен приглушенный снежной круговертью гудок паровоза. Через несколько секунд поезд заметно дергается и начинает ползти вдоль перрона. Проводница захлопывает дверь, и недовольно бурчит:

   - Не стойте на площадке, граждане! Проходите в свое купе! - но, не дождавшись от нас реакции, первая покидает тамбур. Я же, повинуясь внезапному порыву, притягиваю к себе жену, - а ее бросает мне навстречу, когда поезд дернулся на выходной стрелке, - и начинаю жадно целовать. Отрываясь, чтобы перевести дыхание, шепчу:

   - Лида, милая... Чтобы ни случилось - я люблю тебя. Люблю все сильнее и сильнее... - и снова следуют горячие поцелуи.

   Однако и окончательно голову терять не следует. Лида вдруг отстраняется от меня, и я с секундным запозданием соображаю: нас же дети в купе ждут! Нет, малышей надолго бросать не годится. Старшему еще и четырех нет, а мы их одних оставили! Вот шляпа, прости господи, забыл про все...

   Устраиваемся в купе, младшая тут же лезет к маме на колени, а старший солидно сидит напротив меня: вроде как и под боком у мамы, и в то же время сам по себе. А сколько с ними было переживаний! Точно, как раз незадолго до XIV съезда Лидуся мне рассказала, что у нее не будет детей. События тогда понеслись вскачь, заботы валились со всех сторон, но эта заноза прочно сидела у меня в сознании. Однако сделать что-нибудь удалось не сразу. Слишком уж напряженной была ситуация.

   Мыслями я вернулся в 1925 год. Что же меня тогда больше всего занимало?..

  Глава 1. Lithogaea

   1.1.

 Почти весь июнь 1925 года я насиловал свою память. Именно свою, а не Осецкого. Малейшие детали относительно поисков алмазов, которые всплывали в сознании, тут же заносились в блокнот. Особой секретности соблюдать не стоило - что, например, скажут человеку середины 20-х годов такие пометки, как: "Красновишерский район", "Далдын" и т.п. географические наименования?

   Далеко не сразу вспомнилось мне, и к кому можно обратиться с этим делом. Лишь недели через две всплыла в памяти фамилия Федоровский - кажется, он ездил в 1931 году в Южную Африку и после этой поездки высказал гипотезу о сходстве ее геологического строения и строения Сибирской платформы. Когда, наконец, число припомнившихся опорных точек показалось мне достаточным, чтобы с их помощью заинтересовать геологов, я обратился к уже испытанному приему.

   Устроившись теплым июньским вечером на диване рядом с Лидой и обняв ее за плечи, спрашиваю:

   - Как ты, дорогая, относишься к бриллиантам?

   - Пф! - немедленно фыркает в ответ жена. - Барская забава! Что я тебе, нэпачка какая-нибудь, чтобы бриллиантами увлекаться?

   - А к алмазам? - продолжаю свои расспросы.

   - Какая же разница... - начинает было Лида, но тут она останавливается, задумывается на минуту, потом неуверенно отвечает:

   - Кажется, делают какой-то алмазный инструмент... Да, и очень дорогой. За валюту покупают за границей.

   - А почему за границей? - не перестаю допытываться.

   - Так нет у нас алмазов, - пожимая плечом, как будто я спрашиваю о чем-то само собой разумеющемся, бросает она.

   - А если есть?

   Реакция Лиды была моментальной:

   - Ты что-то знаешь? - развернувшись ко мне лицом и воткнув в меня пристальный взгляд своих карих глаз, громко прошептала она.

   - Беда в том, что знаю только я, - вздыхаю по своей дурной привычке. - А все геологические светила уверены, что алмазов на территории СССР быть не может. Разве что академик Вернадский питает некие неопределенные надежды, что алмазы все же могут найтись. Но для геологов он - чистый теоретик, и уж во всяком случае, никакими поисками на основе таких неопределенных надежд заниматься никто не будет. Да и где искать?

   - А ты знаешь, где? - Лида уже загорелась азартом поиска неведомого.

   - Кое-что знаю. Но чтобы это "кое-что" вызвало к жизни работу геологических поисковых партий, мне потребуется твоя помощь, - с этими словами сильнее притягиваю ее к себе за плечи и прижимаюсь щекой к ее щеке.

   - Моя? - она предпринимает не слишком уверенную попытку отстраниться и снова заглянуть мне в глаза.

   - Да, - ослабляю свои объятия и киваю в ответ. - Мы с тобой прямо сейчас займемся изготовлением очень убедительного повода приступить-таки к изысканиям.

   Предложенная мною мистификация, вопреки опасениям, не вызвала у моей чекистки никакого протеста. Напротив, она весьма ретиво принялась за дело. Уже на следующий день, положив перед собой изготовленный, после нескольких попыток, образец почерка, она стала писать под мою диктовку. Первый черновик оказался неудачным - слишком уж часто Лида сбивалась на привычные ей начертания букв, на характерные для нее связки при письме, иногда забывала про "яти" и "ижицы". Да и моя диктовка тоже подчас спотыкалась. Однако я заметил:

   - Пусть в письме останется несколько исправлений и зачеркиваний. Правдоподобнее будет. Ты как зачеркиваешь неправильно написанное слово?

   - Прямой чертой, - отозвалась Лида.

   - А тут зачеркивай наклонным зигзагом.

   Пришлось испортить немало листов бумаги, перенести работу на следующий день, но, в конце концов, на стол лег экземпляр, который, как мне показалось, можно было показывать кому угодно без боязни, что автор письма может быть установлен по почерку. Я вчитался в крупные, нарочито старательно, "по-гимназически", исполненные буквы: