Тень быка - Майя Войцеховская

Майя ВОЙЦЕХОВСКАЯ

ТЕНЬ БЫКА

Глава 1

В девять лет Маноло осознал три очень важные вещи. Во-первых, чем старше он становился, тем больше был похож на отца. Во-вторых, он, Маноло Оливар, оказался трусом. А в-третьих, весь город Арканхело ожидал, что он вырастет знаменитым тореро[1], как его отец.

Никому не пришлось объяснять ему, что всё это правда. О его сходстве с отцом и о всеобщем ожидании знал и он сам, и весь город Арканхело. То же, что он трус, понимал только сам Маноло.

Незадолго до того, как ему исполнилось девять, он вырос на целых три дюйма. Неожиданно, практически сразу, он как-то изменился. Сильно похудел, нос вытянулся, а руки и ноги стали странно длинными, как у мальчика вдвое старше.

Люди на улице начали оборачиваться и обсуждать, как же он похож на отца.

— Глаза! У него точно такой же взгляд!

— Те же печальные глаза.

— Не только в печали дело. Это что-то большее. Таких глаз, как у Хуана Оливара, я больше ни у кого и не видел.

— А теперь у мальчика такие же.

— И нос у него отцовский: тонкий и длинный. Ну в точности!

— У того был самый длинный нос в Испании.

— А почему бы и нет? Он был самым храбрым, а у тореро длинный нос — признак храбрости.

— Хуан Оливар и с коротким носом был бы самым храбрым.

— Ну уж нет! Никогда не бывало храбрых матадоров с короткими носами!

— Ерунду говоришь. Я бы мог назвать хоть дюжину…

Тут начинался громкий спор, и Маноло становилось скучно. Да, нос у него был длинный, а это, получается, должно было быть признаком смелости.

— Посмотрите на его лицо.

— Точно как у отца. Вечно задумчивое такое.

— Цыганское лицо.

— В Оливарах нет цыганской крови.

— А лицо все-таки цыганское. Длинное, тонкое и смуглое.

— Он, небось, станет даже выше и худее отца.

— Жаль, если так. Быки будут казаться слишком маленькими.

— Если он вырастет очень высоким, его пошлют сражаться с самыми крупными быками в Испании. Каждый раз публика будет требовать для него всё более и более крупного противника.

— Пока его не пошлют сражаться с быками ростом чуть не с собор.

— С семилетками, в две тонны весом.

— Нет сейчас таких коров в Испании, чтоб телились двухтонными быками.

— Я тебе назову хоть двадцать ферм, где есть семилетки весом в две тонны. Самое меньшее в две.

— Ты одну назови! Одну-единственную! Вот лет сто назад — да. Но не сейчас.

И опять начинался спор, который мог тянуться часами, если не сутками.

— Он быстро растёт. Сколько ему в этом году?

— Не беспокойся, ему вот-вот уже будет двенадцать.

— Не торопите его. Он всего лишь мальчик.

— Как и Хуан Оливар. В двенадцать никто не мужчина. Даже тот, кто уже матадор, — не мужчина.

Люди всё время говорили о Маноло на улицах. Причём не за глаза, а прямо вокруг него, спереди, сзади и рядом, совершенно не беспокоясь, что он услышит или даже как раз стоит и слушает. Такой уж это город, Арканхело.

И тому была причина. Всегда люди боялись пяти бед: войны, эпидемии, наводнения, голода и смерти. Но больше всего другого — именно смерти.

Как бы то ни было, в Испании люди нашли способ обманывать смерть. Они зовут её к назначенному часу на бычью арену и заставляют встать лицом к лицу с человеком. Смерть — сражающийся бык, вооруженный собственными рогами, — погибает от руки тореро. А люди смотрят, как смерть лишают её прав.

У Арканхело был свой собственный убийца смерти, Хуан Оливар. Для жителей города он был героем и волшебником. Хуан Оливар воплотил их мечту: победу человека над смертью. Старая пословица «нет ничего нового под солнцем» больше не подтверждалась.

Но однажды их убийца смерти встретил быка, который отказался уступить своё право. И люди Арканхело, у которых отняли их гордость, отняли волшебника, потеряли своего героя. А когда они его потеряли, каждый день сделался точно таким же, как предыдущий и последующий.

И теперь город Арканхело ждал, потому что герой оставил им сына, и тот рос, чтобы вновь встать с оружием против смерти. Они ждали, что сын будет похож на отца.

Глава 2

Как бы Маноло ни старался, он не мог вспомнить своего отца. Ему было только три, когда бык по имени Пататеро пронзил правым рогом его сердце. Ему было три, когда однажды две смерти произошли почти в один и тот же миг — смерть отца и смерть его убийцы, быка.

То, чего он не мог вспомнить, было единственным, о чём помнил город Арканхело. Город не просто помнил, он жил легендой о Хуане Оливаре. Казалось, само его существование зиждется на истории, славе и смерти одного человека. Больше Арканхело ничем не отличался от других испанских городков. При жизни, а особенно после смерти Хуан Оливар создал город, живший его именем.

Иногда Маноло казалось, что раньше города просто не было. Куда бы он ни взглянул, всюду что-то оказывалось посвящено памяти человека, которого он не помнил. В домах портреты его отца хранили вместе с изображениями святых. В каждом кафе отец присутствовал на сотнях фотографий и десятках плакатов — сражающийся, ожидающий нападения, стоящий над убитым им быком.

На главной площади Арканхело огромная, выше любого дома, статуя его отца с быком смотрела вниз на красные коньки крыш. Тонкие руки отца держали мулету, и казалось, вырезанная из камня ткань полощется на ветру. Печальные глаза взирали туда же, куда указывала шпага — на опущенную голову быка.

Другая, почти такая же большая статуя, стояла на кладбище, отмечая могилу отца. Тут быка не было, только один отец, очень прямой и тонкий, на фоне неба. Глаза его были подняты, и Маноло, стоя на земле, не видел, печальные ли они. В правой руке отец держал бычье копыто, хвост и два уха; в левой — букет цветов.

И еще был музей, здание, где обитало наследие легенды. Здесь были книги об отце и все статьи, которые о нём писали. Здесь была копия картины, висевшей у них дома, — огромный, в натуральную величину портрет отца в красно-золотом костюме света, том самом, который был на нем в день смерти. Здесь была афиша, которую наклеили перед бычьей ареной Арканхело, оповещая о первой новильяде отца, когда ему было двенадцать.

И там же, в конце здания, в самом дальнем его конце, была голова Пататеро. Набитая. Почти живая. Пугающая в своей мощи: очень сильная шея, очень острые и длинные рога, открытые злобные глаза.

Маноло помнил, как люди Арканхело построили музей. Он был выстроен кирпич за кирпичом, каждый житель по очереди приносил по одному, длинная процессия одетых в черное людей с печальными глазами. То ли просто мама, то ли горожане заставили его стоять, ждать и смотреть. Так продолжалось весь день, он очень устал и уснул, потому что было ему только четыре, и он не знал ещё, что такое гордость.

Все, всегда и бесконечно говорили о Хуане Оливаре. О дедушке Маноло тоже говорили, но очень редко: хоть тот и был матадором, считалось, что он не был особенно хорош. Дедушка не умер на арене; он погиб на пожаре, опустошившем город, — умер, спасая своего сына Хуана. Но при жизни он сражался с быками. Он сразился больше чем с тысячей быков, — даже больше, чем его сын, — но вспоминали его только как отца Хуана.

Отец, которого Маноло не помнил, сделался первым и единственным героем для жителей города. Они знали обо всём, что он делал и говорил. Они знали глубину и ширину его ран. Они даже знали или утверждали, что знают, о чём он думал.

Особенно точно они знали, что о предназначении Хуана Оливара как великого тореро было известно с самого начала, с рождения. Им никогда не надоедало говорить об этом. Они постоянно повторялись, но всё-таки с удовольствием слушали при этом друг друга. И каждый что-то добавлял или отнимал от повествования в соответствии со своим собственным видением.

— Ему было не больше двух лет, — вспоминал кто-нибудь, — когда сеньора Оливар послала за Марией Альвар…

— В то время Марии было примерно сто три…

— Да нет, больше, не меньше ста пятнадцати.

— Не важно, сколько лет было Марии Альвар. Хуан едва родился, когда величайшая из когда-либо живших цыганка-гадалка…

— Поговаривают, что её способность так ясно видеть будущее происходила прямиком от сатаны.

— Кто знает!

— В то время в Гранаде жила цыганка-гадалка ещё получше.

— Кто? Флора? Да ну, куда ей до старой Марии! Кроме того, это Мария её всему обучила.

— Мария Альвар могла посмотреть на новорождённого и без карт, без звёзд, без чего бы то ни было рассказать вам, когда малыш пойдёт, когда заговорит, будет ли болеть и сильно ли заболеет…

— Когда она увидела Хуана Оливара, то упала на колени.

— Я там был! Знаете, что я подумал, когда она так сделала? Что, небось, маленький Хуан, когда вырастет, будет Папой Римским.