Пятая труба; Тень власти - Бертрам Поль

Пятая труба; Тень власти

ПЯТАЯ ТРУБА

ГЛАВА I

Таверна «Чёрный орёл»

Таверну «Чёрный орёл» в Констанце никак нельзя было назвать элегантным местом. Находилась она в узком тёмном переулке, на дно которого солнце не заглядывало никогда, ни зимой, ни летом. В самой таверне было ещё мрачнее, чем на улице. Входить в неё надо было через низкую готическую арку по избитым скользким ступеням. Пройдя общую залу, бывшую в действительности погребом с тёмным низким потолком и плохо вымощенными полами, на которых вдоль стен стояли бочки, посетитель попадал по другой лестнице, которая на этот раз шла вверх, а не вниз, в отдельную комнату, предназначенную для более важных гостей. Впрочем, эта вторая комната была немногим лучше, чем первая. Пол в ней был деревянный, что было большим комфортом для ревматиков, которых он предохранял от сырости. С небольшого двора через низкое решетчатое окно в комнату падал слабый отблеск света, не всегда, впрочем, а лишь в те редкие дни, когда зимой выпадал свежий снег, а летом солнышко несколько дольше задерживалось на дворике. Посетители, впрочем, довольствовались и этим тёплым падавшим на пол отражением, прерываемым тёмными, колеблющимися тенями от оконной решётки и игрой света в стоявших на столе зелёных стаканах. Свету было довольно, чтобы можно было пить и есть, но совершенно недостаточно, чтобы читать трактаты, которыми магистр Ян Гус и его ученики наводнили империю и которые, несмотря на костры, проникали всюду, к великому смущению папы и всего духовенства.

Света здесь было немного. Но добрые обыватели города Констанца в 1418 году не были особенно требовательны на этот счёт, хорошо зная, что бесполезно требовать больше, чем вам уделено — света ли, или справедливости, или благочестия.

К тому же человек ест спокойнее, когда он не видит всего. Поэтому таверна «Чёрный орёл», несмотря на свои грязные и мрачные комнаты, не имела недостатка в посетителях. Не мешали этому и простые масляные лампы, которые горели с утра до ночи в течение трёхсот дней в году, коптя потолок.

Вино в этой таверне было лучше, чем где бы то ни было в городе. Если принять во внимание, что шёл уже четвёртый год с тех пор, как собрался в Констанце великий церковный собор, и что запасы в гостиницах почти у всех истощились, то в этом была немалая заслуга таверны «Чёрный орёл», и не было ничего удивительного, что в её закопчённых подвалах собиралось теперь лучшее общество. Кроме того, её хозяин, мастер Шрамм, умел услужить своим гостям, а когда ему случалось слышать какую-нибудь глупость или что-нибудь неуместное, старался незаметно уйти и забывал слышанное.

Вот почему городской советник Ранненберг беседовал в таверне, ничего не опасаясь.

— Я слышал, что вчера его святейшество сообщил собору каноны относительно реформы церкви и образа жизни духовенства, которые он намерен обнародовать. Надеюсь, что этого будет достаточно. В противном случае народ будет недоволен.

— Да, конечно, — согласился с ним один из собутыльников. — Не знает ли кто-нибудь содержания этих канонов?

— Я слышал, как их читали вчера. Но моя латынь, как вам известно, сильно хромает. Но бургомистр, конечно, об этом знает.

— Конечно, — с достоинством ответил бургомистр Мангольт. — У меня есть даже список с них.

Собеседники зашумели.

— Нельзя ли прочесть? — кричало несколько голосов.

— Хорошо, — важно ответил бургомистр. — Господин секретарь, подойдите сюда и прочтите вот эту бумагу. Некоторые, наиболее важные места нужно перевести для тех, кто слаб в латыни.

Завистливые люди утверждали, что в числе этих людей был и сам бургомистр, но, быть может, это была и неправда.

Городской секретарь, высокий человек лет тридцати пяти, с тёмным строгим лицом, встал из-за стола и выступил вперёд. Взяв бумагу у своего начальства, он подошёл к окну и стал читать первый пункт предлагаемой папой реформы, касающийся освобождения от налогов. Папа обязывался впредь не делать этого. Потом он перешёл ко второму пункту, которым устанавливался новый порядок утверждения союзов, корпораций и т. п.

Все слушали молча. Лишь изредка у кого-нибудь вырывалось замечание:

— Всё — внутренние дела церкви. Не поделили добычи! Нас это не касается. Пропустите это и переходите к главному.

— Всё должно быть по порядку, — строго заметил Мангольт. — Это очень важно, хотя нас, действительно, и не касается.

Секретарь прочёл третий пункт, касающийся доходов от вакантных кафедр, потом четвёртый насчёт симонии. Всякий обвинённый в симонии тем самым извержется из своего сана, будет ли то простой священник, или епископ, или даже кардинал.

— Это хорошо. Но всего этого мало, — возразил опять предыдущий оратор. — Если в симонии провинится сам папа, кто же тогда будет судить его?

— Этого канон не разъясняет, — басом ответил секретарь.

— Тут ещё много пунктов. Продолжайте, продолжайте, г-н секретарь! — вскричал бургомистр.

Дальше шло о десятинах.

— Всё о деньгах! — проворчал опять тот же недовольный оратор. Чтобы подкрепить своё негодование, он разом опорожнил свой стакан и со стуком поставил его на стол.

— Деньги — вещь необходимая, г-н Вальтер. Без денег нельзя выпить и вина.

Кое-кто засмеялся. Секретарь невозмутимо продолжал чтение.

— Пункт седьмой. О жизни и нравственных качествах духовенства.

Слушатели насторожились.

— Наконец-то его святейшество дошёл до дела, — проворчал Ранненберг. — Посмотрим, что он скажет.

Пункт седьмой был очень длинен и кончался такими словами: «Мы порицаем и запрещаем всякие неправильности в одежде и в покрое рукавов. И нарушители этого будут считаться преступившими каноны. Они будут отставляемы от должности на месяц, а их доходы за это время будут передаваться в церковно-строительный капитал».

Секретарь кончил чтение.

— Ну, о рукавах не стоило говорить, — заметил кто-то. — Читайте дальше. Переходите же к самому главному.

— Канон на этом и заканчивается, — невозмутимо отвечал секретарь.

Все взглянули на него с изумлением.

— Что вы хотите этим сказать? Неужели это они называют реформой церкви? А как же с октябрьским декретом?

— Здесь приложено объявление от бывшего председателя собора, кардинала остийского, в котором сказано, что декрет вполне, т. е. в достаточной мере, исполнен. Все остальные вопросы предоставляется решить при помощи подробных конкордатов между его святейшеством и отдельными народами.

— Слышите, при помощи конкордатов! — воскликнул Мангольт. — Старые каноны, стало быть, ещё в силе.

— Пункты конкордатов тут перечислены, но между ними нет того, который относится к нравственности духовенства.

Поднялся общий шум.

— Нам нужна реформа, — кричало несколько голосов сразу. — Реформа! А её и нет!

— Если б я был членом собора, я постыдился бы показываться на улицах, — пылко сказал Ранненберг. — Три года они толкутся на одном месте! Три года — и никакой реформы!

— Вы забываете о рукавах, мастер Ранненберг, о безнравственном покрое рукавов, беспрестанно оскорбляющем глаза верующих. Может быть, реформа коснётся и брюк.

— Конечно, всё это очень важно. Теперь они будут развращать семьи людей в коротких рукавах, а не в длинных, что будет правильнее. Чёрт бы побрал все эти рукава, папу, собор и всех, — гневно закончил он, плюнув на пол.

— Помилуй, Боже, — возразил бургомистр.

— Он прав! — закричали другие.

Взгляды народа во многом уже успели измениться. Прошло время Григория VII, когда чернь, подстрекаемая папским престолом и жаждою грабежа, громила дома женатых священников и заставляла их отпускать их жён. Теперь уже никто не хотел восстанавливать таким путём чистоту нравов духовенства. В соседней Швейцарии прихожане не принимали священника, если он не был женат или не имел постоянной любовницы. Мятежный дух чувствовался всюду. Кое-где в империи уже раздавались слова о том, что нужно бить священников.