Твой след ещё виден… - Юрий Марахтанов

Юрий Марахтанов

Твой след ещё виден

© Марахтанов Ю. Е. – текст

© МОФ «Родное пепелище» – дизайн, вёрстка

«А тот, хотя бы прожил две тысячи лет и не наслаждался добром, не всё ли пойдёт в одно место?»

Часть первая

Paulo supra hanc memoriam

(лат. – незадолго до нашего времени)

1

«Наше поколение будет жить при коммунизме!» – этот плакат на фасаде школы-восьмилетки, где когда-то учился Кирилл, помнился ему до сих пор. Школа располагалась на площади, которая во времена детства и молодости Кирилла называлось «пятак». Пятаком она и осталась, хотя и была переименована в «девяносто третьем» году в площадь Свободы. Только скукожилась и застроилась по кругу киосками да мини-маркетами. Теперь здесь, с видом победившего, круглосуточно восседал «торгаш отважный», пренебрежительно предлагающий всё: от хитрых презервативов и голых глянцевых баб, до лотерейного мифического выигрыша в миллион «деревянных».

И если бы могло такое случиться, что Кирилла десантировали на площадь впервые, предложив самому на месте разобраться, где он находится, он без труда бы понял – в России. Хотя при спуске взгляд цеплялся за неоновое «Happy holiday!», а на земле сбивали с толку «Parking» и даже «Restrooms» – вместо просто русского «ТУАЛЕТ».

– Мужик, пять рублей не найдётся? – перед Кириллом стоял почти его ровесник; глядел тускло и мимо. – Я, бля… вчера в хлам, бля…

Ну, точно – Россия!

Отовсюду сквозило. Через арочный проход большого углового дома, с примыкающей серой улицы, между киосками. Может быть, и в самом Кирилле что-то уже давно выдувало и холодило душу, но – с надеждой – ожидалась весна, значит, внутреннее потепление. В предвкушении его Кирилл и постарался стать добрым.

– Вот, возьми, – он протянул червонец.

– Сдачи нет, – напрягся тот, не желая взять больше, чем требовалось. – Не составишь компанию?

Кирилл представил, даже физически ощутил, как неуютно, холодно сейчас у него на производственном участке, где он директор, литейщик пластмасс, грузчик (все прелести малого предпринимательства)… представил и согласился.

– Пиво, оно разговор любит, – произнёс неожиданный проситель, отпив несколько глотков.

Кирилл не возражал. Как каждый русский, при первой же возможности общения мимолётного, ни к чему не обязывающего, а потому искреннего, уже готов если не рассказать что-то сам, то выслушать и посочувствовать. Неважно где. В купе рассекающего ночь поезда или на лежаке в бархатном Гантиади, или за стойкой мини-маркета стылым февральским утром.

– Сейчас на пенсии, – продолжил мужик. – Сил ещё – море, а никому не нужен, разве только в охранники.

– Жена, дети?

– Жена… – глаза собеседника потеплели, но и увлажнились одновременно. – В аварию попали в прошлом году. Я вот-жив, как видишь, а она… Дети? С ними ведь, как с ней каждый день не поговоришь, да и живёт дочь далеко, – он назвал район, куда было минут тридцать езды на «маршрутке». – Один теперь.

– А мы в одной квартире и как на разных планетах, – вспомнил Кирилл их отношения с дочерью, и захотелось самому себе не поверить. – Наверное, за собственную молодость расплачиваемся.

Пиво кончилось. Продолжать не имело смысла: не в бане же. Да и самое главное уже произнесено. Дальше – риск скатиться на политику. С тем и расстались, вяло пожав руки, зная, что наверняка не встретятся, хотя что-то и всколыхнули друг у друга.

Одинокий человек на площади, да ещё в эпицентре февральского ветра, стоящий долго и в нерешительности-вызывает подозрение или сочувствие. А если этому человеку за пятьдесят, то, может, у него что не сложилось? С сиюминутным местом пребывания, или – не тому городу он отдал пятьдесят с небольшим лет; но, вдруг – не в той вовсе стране и родился?

Кирилл стоял посреди площади, курил, никуда не торопился.

Станки, которые его ждали, можно было включить в восемь утра или девять, но осиливать монотонную, тупую работу больше полусуток – не удавалось. И пока, планируемая им, продолжительность смены укладывалась в доночное время, он не торопился.

Кирилл понял вдруг, что слишком долго стоит на площади. Утренняя суета спадала, совсем стих ветер, и уже неохотно падал снег робкими, значительными хлопьями. И он сел в автобус.

На ста квадратных метрах арендуемых им площадей, Кирилл и печатал теперь деньги.

В толпе людей, оживших в последние годы вместе с «оборонкой» и принадлежащих машиностроительному НИИ: производственников, разработчиков, снабженцев, сварганивших нечто очень скорострельное и необходимое в чеченской войне, – Кирилл, мысля автономно от них, каждый день проходил турникеты проходной. Он расписывался в журнале за ключи и, наконец, нырял в «собственное», принадлежащее только ему производство. Обшарпанная убогость помещения, только с виду предполагала амёбную простоту процесса. Часть его Кирилл, действительно, делал машинально. Отпирал двери, включал пакетник, обозначив неяркий, под высоким потолком, свет; затем врубал искрящий клеммами рубильник, запитывая оборудование; нажимал кнопки и тумблеры, тем самым, ставя термопластавтомат на обогрев и вдыхая в него жизнь. Её было видно по красным, мигающим цифрам термозадатчиков температур на четырёх зонах нагрева. По зелёному ровному свету лампочек на панели скоростей впрыска и давления. Ещё по десяткам других признаков, уловимых лишь теперь, после полутора лет, когда, оставшись один, Кирилл вынужден был перейти от общего руководства производством крупного завода, к непосредственному контакту со станком.

В этот час Кириллу ничего не оставалось делать, как вспоминать, удивляясь метаморфозам, произошедшим с ним так неожиданно скоропостижно и просто.

Тогда, в декабре девяносто второго года, Кирилл столкнулся с будущими друзьями нос к носу около нотариальной конторы на площади, которая пока не имела официального названия.

– Какие люди! Вы ещё на свободе? – Кирилл и вправду удивился встрече со своими знакомыми по сомнительному бизнесу.

Гриша Левин, Юлек Кульман и Лёша Прокопович поставляли цветной металл за бугор. А такого металла – меди, титана – у Кирилла на его предприятии имелось достаточно. Два еврея и хохол – это была гремучая смесь для перерождавшейся российской промышленности. Закупали дешевле «цветнину», а продавали дороже в ближнее теперь зарубежье. Отдавал и Кирилл, так как отходы официально числились, конечно, и кондиция иногда перепадала ГЮЛям (так он сокращённо называл троицу по первым буквам имён). Как они её вывозили – чёрт их разберёт! Казалось, что порознь они не ходят никогда.

Гриша – в свои сорок уже лысый, вечно загадочный, как содержимое старинного комода; с лицом-маслиной – Юлек; похожий на пельмень Лёша, – это они стояли сейчас перед Кириллом.

То, что имелось общего между Кириллом и ГЮЛями уже рушилось. Страна вот-вот, и производство чуть-чуть. У Кирилла – малое предприятие по производству комплектующих для уникальной установки по регенерации цветных металлов из травильных растворов. Идея и конструкция установки принадлежала небольшому НИИ, они забирали у Кирилла комплектующие, начиняли электроникой, собирали, отлаживали, продавали. Потом продажей заниматься стало лень. Отдали сбыт Кириллу. НИИ принадлежал одному из образовательных ВУЗов города, его сотрудники во главе с директором-профессором, все поголовно работали на кафедрах, а потому от производственных и снабженческо-сбытовых дел были далеки, как декабристы от народа. Сюда ГЮЛи и вклинились, сбежав с крупного машиностроительного завода, куда их распределили после института.

Портрет далёкого от практической жизни директора НИИ, был прост и незамысловат – это лысина, бородка, усы. Всё апробировано за годы советской власти, тиражировано и монументально увековечено; а уж если и галстук в горошек! – его ГЮЛи приворожили сразу.

Юлек – забалтывал, Лёха – шнырял по помещениям и производственным участкам НИИ, Гриша – теоретически всё обосновывал, обсчитывал, калькулировал, ссылался на законы. Короче, без ГЮЛей – просто хана!

Они стали пятой спицей в колесе, которое и без них катилось по заводам страны довольно споро. Тут Кирилл впервые с ними и столкнулся. Отлаженные схемы производства и сбыта стали давать сбои. Кирилл сразу догадался – чего хотят ГЮЛи, но не понимал по какому праву. Сошлись на том, что он будет сдавать им отходы цветного проката, которое Кирилл использовал в производстве.

Но неожиданно всё так стремительно стало рушиться, в первую очередь система платежей, когда деньги оседали в Москве в таких количествах, на такие сроки, что некоторые клиенты банков, там, в Москве и стрелялись. Гиганты электронной промышленности гасли на глазах. Установки, которые поставлял Кирилл, готовы были брать, но на таких условиях, что выгоднее закрыться. Существовавшие, наверное, везде, свои ГЮЛи только усугубляли процесс.