Трое - Кен Фоллетт

Кен Фоллетт

Трое

© Ken Follett, 1979

© Школа перевода В. Баканова, 2016

© Издание на русском языке AST Publishers, 2016

Следует отметить, что единственная трудность при проектировании атомной бомбы состоит в подготовке расщепляющегося материала достаточной степени чистоты; сам процесс изготовления относительно прост…

Алу Цукерману

Пролог

Однажды они встретились все вместе.

Это произошло много лет назад, еще до описываемых событий. Если быть точным, в первое воскресенье ноября 1947 года: именно тогда все собрались в одном доме и даже ненадолго оказались в одной комнате. Кто-то сразу же забыл имена и лица; у кого-то выветрился из памяти целый день. Двадцать один год спустя, когда это вдруг стало важным, им пришлось притворяться и узнавающе кивать, глядя на выцветшие снимки: «Как же, помню-помню…»

В той случайной встрече нет ничего особенного. Судьба уготовила им, молодым и талантливым, роль сильных мира сего, влияющих – каждый по-своему – на будущее страны. Оксфордский университет – типичное место, где можно наткнуться на подобных персонажей. Более того, тех, кто изначально не был замешан в этой истории, затянуло в водоворот событий лишь потому, что они познакомились здесь с остальными.

И все же тот день никак нельзя назвать судьбоносным: они собрались на очередной коктейльной вечеринке, которые тогда устраивали в избытке (а вот коктейлей, по мнению студентов, как раз недоставало). Словом, ничем не примечательный день. Ну, почти…

Ал Кортоне постучал в дверь и замер.

За последние три года подозрение, что его друга нет в живых, переросло в уверенность. Дошли слухи, будто Нат Дикштейн попал в плен. К исходу войны распространились жуткие истории о евреях, угодивших в нацистские лагеря, – страшная правда вышла наружу.

Призрак по ту сторону двери скрипнул стулом и зашаркал через всю комнату.

Внезапно Кортоне занервничал. А вдруг Дикштейн стал калекой, обезображенным уродом? Или вовсе сошел с ума? Кортоне терялся, если приходилось общаться с инвалидами или душевнобольными. Они с Дикштейном тесно сблизились в те дни 1943-го, но кто знает, что стало с ним сейчас?

Дверь открылась, и Кортоне произнес:

– Здорово, Нат.

Дикштейн уставился на него и выпалил в своей простецкой манере:

– Вот те раз!

Кортоне с облегчением улыбнулся в ответ. Они обменялись рукопожатием, похлопали друг друга по спине и от души отпустили пару крепких солдатских словечек, после чего вошли внутрь.

Дикштейн обитал в старом, обветшавшем доме, расположенном в самом захудалом районе города. В комнате с высоким потолком мебели было немного: узкая, по-армейски тщательно заправленная кровать, массивный шкаф темного дерева с таким же комодом и столик у окна, заваленный книгами. Кортоне показалось, что здесь как-то пустовато: не хватало мелочей, придающих жилью уют. Если бы здесь жил он, то развесил бы семейные фотографии, расставил бы сувениры с Ниагарского водопада и Майами-Бич или футбольный кубок за победу в университетском матче.

– Как же ты меня нашел? – спросил Дикштейн.

– Ну, доложу я тебе, это было непросто! – Кортоне снял форменную куртку и бросил на кровать. – Весь день вчера угробил! – Он покосился на единственное кресло: подлокотники неестественно изогнулись, из полинялой обшивки сиденья торчала пружина, а ножка покоилась на томе платоновского «Теэтета». – Живой человек тут сможет усидеть?

– Разве что чином не выше сержанта. Но эти…

– …за людей не считаются.

Они засмеялись – то была старая армейская шутка. Дикштейн вытащил из-под стола деревянный стул со спинкой и оседлал его. Оглядев друга с головы до ног, он вынес вердикт:

– А ты раздобрел.

Кортоне похлопал себя по намечающемуся брюшку.

– Да, мы во Франкфурте не бедствуем. Зря ты демобилизовался – такие возможности упустил! – Он наклонился и понизил голос, словно хотел сообщить что-то по секрету. – Я нажил целое состояние! Драгоценности, фарфор, антиквариат – и все за мыло и сигареты: немцы же голодают. И главное – за конфеты девчонки готовы на все!

Кортоне выпрямился, ожидая веселой реакции, но приятель смотрел на него молча, с непроницаемым лицом. Ему стало неловко, и он сменил тему:

– Зато тебя толстяком не назовешь.

Поначалу Кортоне обрадовался тому, что Дикштейн жив-здоров и даже ухмыляется по-прежнему. Теперь же, присмотревшись внимательнее, он заметил, как исхудал его друг. Нат Дикштейн всегда был невысокого роста и худощавого телосложения, но теперь он стал похож на скелет. Из-под брючины виднелась тонкая лодыжка, похожая на спичку; мертвенно-бледная кожа и огромные карие глаза за пластиковой оправой очков лишь усиливали впечатление. Четыре года назад это был загорелый, мускулистый парень, жесткий, как подошва армейских ботинок. Частенько вспоминая о своем английском приятеле, Кортоне отзывался о нем так: «Самый крутой сукин сын из тех, кто спас мне жизнь, – и я не вешаю тебе лапшу на уши!»

– Толстяком? Вряд ли, – ответил Дикштейн. – Наша страна до сих пор на голодном пайке, дружище. Ничего, перебиваемся.

– Ну, ты-то знавал всякое.

Дикштейн улыбнулся.

– И знавал, и едал…

– Говорят, ты попал в плен?

– В Ла-Молине.

– Как же им удалось тебя зацапать?

– Легко. – Дикштейн пожал плечами. – Меня ранило в ногу. Пуля перебила кость, и я вырубился; очнулся уже в немецком грузовике.

Кортоне покосился на его ноги.

– Зажило нормально?

– Мне повезло – в поезде оказался врач.

Кортоне понимающе кивнул.

– А потом – лагерь, да? – Наверное, не стоило спрашивать, но ему хотелось знать.

Дикштейн отвернулся.

– Все было нормально, пока они не узнали, что я еврей. Может, чаю? Виски мне не по карману.

– Нет, не надо. – Кортоне пожалел, что не сдержал язык за зубами. – Да я и не пью больше по утрам.

– Они решили выяснить, сколько раз можно сломать ногу в одном и том же месте.

– Господи…

– Это еще цветочки, – произнес Дикштейн бесцветным голосом и снова отвернулся.

– Скоты! – воскликнул Кортоне. По правде говоря, он не знал, что сказать. На лице Дикштейна застыло странное, незнакомое выражение, похожее… на страх. Но почему? В конце концов, все уже позади.

– Зато мы победили, черт возьми! – Он ткнул Дикштейна кулаком в плечо. Тот ухмыльнулся.

– Это да. Так каким ветром тебя занесло в Англию? И как ты меня нашел?

– По пути в Буффало мне удалось сделать остановку в Лондоне. Я заглянул в Военное министерство…[1] – Кортоне запнулся: он отправился туда, чтобы выяснить, где и как погиб Дикштейн. – Они дали мне адрес в Степни. Когда я туда добрался, оказалось, что от целой улицы остался один дом. Там, под слоем пыли, я откопал того старикана.

– Томми Костера.

– Ага. Ну вот, после двадцати чашек слабого чая и пересказа своей биографии он отправил меня по другому адресу, за углом. Там я познакомился с твоей мамой, выпил еще чая и выслушал еще одну биографию. Когда я наконец выяснил твой адрес, ехать было уже поздно, так что пришлось ждать до утра. Но у меня всего несколько часов – мой корабль отплывает завтра.

– Демобилизуешься?

– Через три недели, два дня и девяносто четыре минуты.

– И что собираешься делать дома?

– Продолжу семейный бизнес. За последние пару лет выяснилось, что я – прирожденный делец.

– А что за бизнес? Ты никогда не рассказывал.

– Грузоперевозки, – коротко ответил Кортоне. – А ты-то как сюда попал? И как тебе вообще пришло в голову поступить в Оксфорд? Что изучаешь?

– Иврит.

– Шутишь!

– Я немного умел писать на иврите, еще до школы, разве я тебе не говорил? Мой дедушка был настоящим грамотеем. Он жил в вонючей каморке над булочной на Майл-Энд-роуд. Я приходил к нему каждые выходные, с тех пор как себя помню; но я не жаловался – наоборот, было здорово. Да и потом, что еще можно изучать?

Кортоне пожал плечами.

– Ну, не знаю… Атомную физику или экономику, например. Зачем вообще учиться?

– Чтобы стать умным, счастливым и богатым.

Кортоне покачал головой.

– Ты не меняешься – все такой же чудик. А девчонки тут есть?

– Очень мало. К тому же я занят.

Кортоне заметил, что Дикштейн покраснел.

– Враки! Да ты влюбился, чучело! Кто она?

– Ну, если честно… – Дикштейн помолчал. – Шансов у меня все равно нет. Профессорская жена экзотична, интеллектуальна и безумно хороша собой.

Кортоне скептически поджал губы.

– М-да, звучит безнадежно.

– Я знаю, но все же… Да ты сейчас сам увидишь.

– Я? Где?

– Профессор Эшфорд устраивает коктейльную вечеринку, и я приглашен. Как раз собирался выходить, когда ты заявился, – объяснил Дикштейн, надевая куртку.

– Коктейльная вечеринка в Оксфорде, – протянул Кортоне. – Будет что порассказать дома, в Буффало!