Ясный ум - Марина Сергеевна Свердлик

Ясный ум

– Вот сука!

Сквозь елозящие перед глазами дворники прицельно стреляю "суке" прямо в бампер.

И убиваю взглядом. Ее, белую Хонду, подрезавшую меня. Бью ладонью по клаксону три раза. И еще один-контрольный.

– Чтоб тебя!

Я зла. Я спешу. Этот город сходит с ума и сам себя подгоняет в своем безумии. Успеть покинуть его, пока и меня не накрыло карантинной чумой.

Успеть, пока ум ясен. Сжимаю руль. Мне нельзя сходить с ума. Завтра – можно. Сегодня- нет. У меня дети. До них двести сорок километров на скорости. И обратный отсчет до полного локдауна пошел. Если я не успею до закрытия границ между городом и деревней, капец, застряну в чистом поле. Пугают, что кордон пройти невозможно, расстрел без объяснений. Чушь конечно,жёлтая пресса прессует.

Но проверять не хочется.

Уже призналась себе, что затея рвануть в город на пару дней – глупая. Страшная. Но кто знал?

Соврала Дуне:

– Мне надо лично там быть, дела.

А она, стоя в дверях в черной кофте, каркнула: не нужны тебе эти дела.

Ох, Дуня, а ты впрямь ведьма. Как и шептались в деревне. Не нужны мне эти дела, соглашусь.

Да, я жаждала убежать. Из тишины ее покосившейся хаты, где мы на время приютились, когда уже не вынесли сидения в зараженном городе. И уехали с детьми к ней.

А потом мне так захотелось глотнуть воздуха.

Каюсь, я мечтала побыть одна. Два месяца в однокомнатной квартире с двумя пацанами, хоть и родными, без возможности выйти куда-то, это доведет до маразма любого. Я же заслужила пару дней свободы, да?

Конечно, она не тот человек, с которым можно надолго оставить детей, но я всего лишь на пару дней!

И все же, как вспомню хату… Запах плесени, маленькие окошки с пыльными шторками. Зудящие мухи над блюдцем с красным вареньем…Надеюсь, дети нашли чем заняться. Они у меня огонь, умеют создать игру в чистом поле.

Да блин! Корю себя, что уехала. Фиговая мать. Да и какой может быть мать, выгнавшая отца своих детей?

– Так! Мысли, а-ну кыш!

Мне было важно, для спокойствия, проверить, что эта истерия с карантином – абсурд. Кто посмеет закрыть магазины, театры, границы? Кто посмеет остановить меня на пути к детям? Какие еще люди с автоматами, какой еще "расстрел на месте"? Вы трезвые там? 21-й век! У нас за расстрел – расстрел! Права человека, е-а!

Оно и сейчас в голове не укладывается. Что у меня час сорок пути-до шанса обнять детей. До полного локдауна. Пора выключить радио с новостями, наслушалась по ходу, хватит. Ибо людей с автоматами видела уже трижды…Чушь какая!

Долгое сидение взаперти с детьми – сведет с ума кого угодно!

В фейсбуках сыплются слезные посты о том, как родители не успели доехать до детского сада, забрать детей, и на месяцы разлучились с ними. Не представляю моих детей со слепой Дуней даже на неделю, это ж шизануться. В детстве Дуня и ее хата были моим первым кошмаром. Здесь я прочитала "Майскую ночь" Гоголя. Лежала в холодном поту потом в кромешной тьме хаты. Тиха каспийская ночь…И полна шорохов.

Так, стоп. Ясность ума – наше все.

Что я должна делать сейчас?

– Ехать быстро, но осторожно.

Мой голос звучит уверенно, значит, я в порядке.

Только бы успеть. Смотрю на часы. Осталось двадцать минут.

Здесь можно хорошо срезать через поле, кручу руль влево.

Интересно, Дуня уже покормила их? Как они поладили?

Она всегда казалась чуть странной. От нее какой-то запах, затхлый, неживой что-ли. Да и чего уж там живому быть, так себе судьба. Война всех перекорежила. Мужа Дуни, моего прадеда, забрали, оставив ее с тремя детьми. Одна из дочерей ее -сгорела заживо стоя у новогодней елки от упавшей на волосы свечки, на глазах у старшей сестры. И всю жизнь на той висело чувство вины от матери.

Шепчутся, Дуня и ослепла от своего же проклятья, брошенного в лицо старшей дочери:

– Не доглядела, курва? Глаза б мои тебя больше не видели!

И теперь чувство вины перед своими детьми – как Дамоклов меч над всеми женщинами моего рода. У каждой что-то да случалось на эту тему.

– Так, мысли, кыш. Не время. Я молодец, что увезла их в деревеню.

Поле внезапно выглядело не так как надо. Неужто заблудилась? Сто лет здесь не ездила.

Я вышла, огляделась и присвистнула. Что за хрень? Ограда какая-то. Кладбище? Страсть господня, этого еще не хватало…

И тут рассмеялась в голос, шмякнула рукой по капоту. Только я умею так: "срезать" поле и припереться на кладбище! Да еще за десять минут до полного локдауна! В километре от дома.

– Твою мать! – каркнула я в темное небо. Небо не ответило мне.

Хорошо все же иметь чувство юмора, помогает остаться в трезвом рассудке. Особенно когда весь остальной мир сходит с ума. Это ж надо! Мои дети прямо сейчас – со слепой старой прабабкой в затхлой хате. А я – здесь, в глухой ночи. На кладбище.

Ну нет уж, меня мертвяками не возьмешь! Вспомнила, как в детстве обдурила Дуню. Ее привезли к нам в город, и меня, малую, оставили с ней на целый день, пока взрослые ушли на работу. В этот день во дворе были похороны. Сначала завыла труба, затем завыл кто-то живой. Я до этого не видела похорон, поэтому как намагниченная влезла на подоконник поглазеть. Процессия красиво ползла под окнами. Салатовые и бордовые цветы на венках, черные люди, белое лицо покойника – приклеили меня к окну. Не услышав шагов позади, внезапно оглянулась я, почуяв горячий прицел слепых глаз на своей спине. Дуня стояла позади меня в двух шагах, вытянув руки вперед.

–Ты здесь?

Молчу.

– Ты здесь, эй?! – кричит она.

И вдруг шипит коброй:

– Не вздумай смотреть на лицо покойника. Дурная примета! Слышишь? Отведи глаза!

Мои глаза тут же сами высмотрели фарфоровое лицо на фоне черных людей.

А она щупает подоконник. Я скольжу медленно от ее щупалец, пока подоконник весь не кончается. В этот момент старуха втягивает ноздрями воздух, затем резко, слишком резко для восьмидесятилетней, разворачивается и расставив щупальца идёт к двери.

– Нельзя смотреть в лицо покойнику. К безумию это.

Дурацкая из тебя пророчица, Дуня. Это ТЫ сошла с ума от горя. Я же свой ясный ум могу на аукционе выставлять.

Хочешь померяться? Дважды два четыре, пятью два десять, трижды семь двадцать один. Сейчас моим детям шесть и одиннадцать, значит, мне сорок пять. Когда мне было восемь, тебе было восемьдесят три. Значит ты… – я задумалась, – на семьдесят пять лет меня старше!

– Вот тебе! – я победно высовываю язык в сторону кладбища.– Сорок пять плюс семьдесят пять…

И чувствую, как от затылка до копчика ползет длинная ледяная капля. Как в детстве, в темной хате.

Бросаюсь к