Как любят мертвые - Чарльз Буковски

Чарлз Буковски

Как любят мертвые (сборник)

Самая красивая женщина в городе

САМАЯ КРАСИВАЯ ЖЕНЩИНА В ГОРОДЕ

Кэсс была самой молодой и красивой из 5 сестер. Самой красивой девушкой в городе. Наполовину индианка, с гибким и странным телом, змеиным и горячим, - а уж какие глаза... живое пламя. Словно дух в форму залили, а удержать не смогли.

Волосы черные, длинные, шелковистые, танцевали и кружились без устали, как и она сама. Кэсс ни в чем не знала меры. Некоторые утверждали, что она чокнутая. То есть, тупые так считали. Они-то никогда Кэсс понять не могли. Мужикам она казалась просто машиной для траха, и плевать, чокнутая или нет. А Кэсс танцевала и флиртовала, целовала мужчин, но, если не считать пары раз, когда приходилось ложиться в постель, умудрялась ускользнуть. Мужчин она избегала.

Сестры обвиняли ее в том, что она злоупотребляет своей красотой и не пользуется, как надо, умом, но у Кэсс сильны были и ум, и дух: она писала маслом, танцевала, пела, лепила из глины всякие штуки, а когда кого-нибудь обижали, душевно или плотски, Кэсс им глубоко сочувствовала. Просто ум у нее был другой - непрактичный. Сестры ревновали ее, потому что она отбивала их мужиков, и злились, поскольку им казалось, что она этими мужиками не самым лучшим образом распоряжается. У нее была привычка добрее относиться к уродам; от так называемых красавчиков ее тошнило:

- Кишка тонка, - говорила она. - Без перчика. Полагаются на идеальную форму ушек и тонко вылепленные ноздри... Одна видимость, а внутри шиш... - Характерец у нее граничил с безумием; некоторые вообще такой характер безумием называют.

Отец умер от пьянства, а мать сбежала, оставив девчонок одних. Девчонки пошли к родственникам, те определили их в женский монастырь. Монастырь оказался местом безрадостным, причем больше для Кэсс, чем для сестер. Другие девчонки относились к ней ревниво, и Кэсс дралась почти со всеми. Вдоль всей левой руки у нее бежали царапины от бритвы - так она защищала себя в драках. На левой щеке тоже остался изрядный шрам, но он скорее подчеркивал ее красоту, чем портил.

Я познакомился с нею в баре на Западной Окраине как-то вечером, через несколько дней после того, как ее выпустили из монастыря. Поскольку она была младше всех, выпустили ее последней. Она просто вошла и села со мной рядом. Я, наверное, - самая большая страхолюдина в городе: может, именно поэтому.

- Выпьете? - спросил я.

- Конечно, почему бы и нет?

Едва ли в нашей беседе в тот вечер было что-то необычное, просто Кэсс такое чувство внушала. Она меня выбрала - вот так всё просто. Никакого напряга.

Выпивать ей нравилось, и залила она довольно много. Совершеннолетней не казалась, но ее все равно обслуживали. Может, у нее ксива липовая была, не знаю.

Как бы то ни было, всякий раз, когда она возвращалась из уборной и подсаживалась ко мне, во мне шевелилась какая-то гордость. Не только самая красивая женщина в городе, но и одна из самых прекрасных в моей жизни. Я положил руку ей на талию и поцеловал один раз.

- Как вы считаете, я хорошенькая? - спросила она.

- Да, конечно, но тут еше кое-что... дело больше, чем в вашей внешности...

- А меня всегда обвиняют в том, что я хорошенькая. Вы действительно так считаете?

- Хорошенькая - не то слово, оно едва ли отдает вам должное.

Кэсс сунула руку в сумочку. Я думал, она платок достает. А она вытащила здоровенную булавку. Не успел я и пальцем дернуть, как она проткнула этой булавкой себе нос - наискосок, сразу над ноздрями. На меня накатило отвращение пополам с ужасом.

Она взглянула на меня и рассмеялась:

- А теперь? Что сейчас скажешь, мужик?

Я вытянул у нее из носа булавку и придавил ранку своим платком. Несколько человек вместе с барменом наблюдали представление. Бармен подошел:

- Послушай, - сказал он Кэсс, - будешь выпендриваться еше, мигом вылетишь.

Нам тут твои спектакли не нужны.

- Ох, да иди ты на хуй, чувак! - отозвалась она.

- Приглядывайте тут за ней, - посоветовал мне бармен.

- С нею все будет в порядке, - заверил я.

- Это мой нос, - заявила Кэсс. - А я со своим носом что хочу, то и делаю.

- Нет, - сказал я, - мне тоже больно.

- Тебе что, больно, когда я тычу булавкой себе в нос?

- Да, больно, я не шучу.

- Ладно, больше не буду. Не грусти.

Она поцеловала меня, кажется, ухмыляясь сквозь поцелуй и прижимая платок к носу.

Ближе к закрытию мы отправились ко мне. У меня еше оставалось пиво, и мы сидели и разговаривали. Именно тогда я и понял ее как личность: сплошная доброта и забота. Отдает себя, не сознавая. И в то же время отскакивает обратно в дикость и невнятицу. Ши-ци. Прекрасное и духовное ши-ци. Возможно, кто-нибудь, что-нибудь погубит ее навсегда. Я надеялся только, что это окажусь не я.

Мы легли в постель, и после того, как я выключил свет, Кэсс спросила:

- Ты когда хочешь? Сейчас или утром?

- Утром, - ответил я и повернулся к ней спиной.

Утром я поднялся, заварил пару чашек кофе, принес одну ей в постель.

Она рассмеялась:

- Ты - первый человек, который отказался ночью.

- Да ничего, - ответил я, - этого можно и вообще не делать.

- Нет, погоди, теперь мне хочется. Дай я чуть-чуть освежусь.

Кэсс ушла в ванную. Вскоре вышла: выглядела она чудесно, длинные черные волосы блестели, глаза и губы блестели, сама она блестела... Свое тело она показывала спокойно, словно отличную вещь. Она укрылась простыней.

- Давай, любовничек.

Я дал.

Она целовалась самозабвенно, но без спешки. Я пустил руки по всему ее телу, в волосы. Оседлал. Там было горячо - и тесно. Я медленно начал толкаться, чтобы продлилось подольше. Ее глаза смотрели прямо в