Акция (из сборника "Привал странников") - Анатолий Степанов

А. Степанов

АКЦИЯ

повесть

Чуть справа и ощутимо внизу была площадь Воровского весны сорок третьего года. Замысловато напряженный каменный Воровский недвижно наблюдал, как к Наркомату иностранных дел подъехала «Эмка». Из нее вышел человек в полувоенной форме, прошел в подъезд. Потом было пусто. Потом быстро прошагал к Кузнецкому энергичный военный. Редки, редки еще прохожие в Москве.

А голос — жалостный и скучный — бубнил:

— Я все рассказал, это мне зачтется, гражданин начальник? Чистосердечно. Как только меня взяли, так сразу и рассказал.

Генерал-майор отошел от окна, сел за стол, спросил:

— А если бы не взяли?

— Так взяли же! — почти радостно констатировал свершившееся молодой, приятной наружности человек в солдатской форме без погон. — Чистосердечное ведь засчитывается, а?

— Об этом будете беседовать в трибунале. — Генерал выдвинул ящик стола, достал три фотографии. — Посмотрите. Они?

Молодой человек принял фотографии, посмотрел на них по-очереди, еще раз посмотрел, слегка затуманился лицом, сложил их в стопку, подтвердил тихо:

— Они. Я-то из первой партии, они с нами цацкались, так что видел их часто и ошибиться нс могу. — Еще раз перебрал фотографии, ностальгически вспомнил: — Бауэр. Вирт. Кареев.

— О Карееве подробнее...

Наверное, комната в приличном пансионате среднего европейского городка. Приличного, но не более того. Городка, но не города. Обжитая комната, обжитая аккуратным интеллигентным холостяком не первой молодости. Книги, курительные принадлежности, фотографии по стенам в рамках и  красного дерева, плед — вещи одного человека.

Человек этот лежал под пледом и читал дневники Толстого из дeвяностотомного академического издания. Читал, улыбался, отчеркивал что-то карандашиком. В дверь осторожно постучали.

— Прошу вас! — откликнулся человек на диване, но с дивана не поднялся.

— Извините, — сказал вошедший. Он был молод, хорош собой, в немецкой полевой форме без погон.-- Господин Кареев, вас просят быть у господина полковника.

— Валентин Николаевич, босс׳грастно поправил его хозяин комнаты, поднялся с дивана и снял домашнюю куртку.

—Что? --удивился молодой.

—Тебе скоро туда. Пора отвыкать от господ.

—Мне это легче легкого, Валентин Николаевич.

— Почему же? — господин Кареев, ничуть не стесняясь присутствия постороннего, снял домашние брюки.

־ По-настоящему привыкнуть не успел.

—Ванин, кажется? — спросил Кареев, застегивая белую рубашку. Он одевался не торопясь, но споро, по-военному быстро.

—Так точно.

—Ты мне нравишься, Ванин. И фамилия у тебя хорошая. Иди, доложи: буду ровно через пять минут.

Карееву было около пятидесяти, скорее, больше, чем меньше.  Но он поддерживал форму. А точный, офицерский постав шеи и плеч делал его моложавым.

Приличного пансионата не было, была комната в казарме.

Элегантный господин Кареев немного прошел коридором казармы и вышел во двор. Казарма (видимо, когда-то погранзастава)была  расположена покоем. Выйдя из жилого ее крыла, Кареeв наискось пересек двор и, подойдя к соединившей оба крыла здания центральной административной части, предъявил пропуск часовому со шмайсером на изготовке. Осветив фонариком сначала Кареева , потом пропуск, часовой козырнул и распахнул дверь.

В добротно и даже с некоторым изяществом обставленном

обширном кабинете Кареева ждали полковник (постарше) и оберштурмбанфюрер (помоложе). Кареев вошел, поклонился непринужденно:

—Добрый вечер, господа!

Оба милостиво склонили проборы, а полковник сказал:

— Точнее не вечер, а ночь... Мы говорим по-русски, Бауэр?

Оберштурмбанфюрер, к которому обращался полковник, медленно подбирая слова, ответил по-русски же, — абсолютно правильно:

— Конечно, Вирт. Мы все должны здесь говорить по-русски.

— С чего начнем? — Кареев был светски оживлен. — Да, господа, удивительные эти создания — большевики! Решили издать, кого бы вы думали — Толстого! Полное собрание! Девяносто томов! Издание рассчитано на много лет. На много лет! Они рассчитывают! Перед моим визитом к вам я заглянул в дневники великого старца...

— Я перебью вас, Валентин Николаевич, — полковник ласково положил ладонь на коленку Кареева и уже серьезно начал: — Завтра утром к нам прибывает новая группа из Кенигсбергской школы в составе семнадцати человек.

— Но так же нельзя! — возмутился Кареев. — Только неделю тому назад прислана очередная группа. Сбивается ритм, ломается точно отработанная система доводки. И почему — Кенигсбергская? Наш поставщик — Варшава!

— Мы не будем обсуждать приказы командования, — сказал Бауэр.

— Что ж, не будем обсуждать, — обиженно согласился Кареев. — Давайте исполнять их. Только вместо доброй штучной работы — конвейер.

— В это лето, Валентин Николаевич, агентов понадобится много, — пояснил Вирт.

— Но много — не значит плохо!

— Не значит. Поэтому дело нашей с вами офицерской чести сделать нашу работу хорошо. Даже если это свыше наших сил.

— Фюрер призывает к этому всю Германию, — заявил Бауэр.

— Вот так обстоят наши с вами дела, Валентин Николаевич, — улыбнулся полковник.

— Ясно, — Карееву действительно все было ясно.

— Выпить хотите? — предложил Бауэр.

— Очень, — ответил Кареев и, рассмеявшись обаятельно, добавил: — Мой отец всегда подносил кучеру стакан водки за ретивость.

— Коньяк, виски, водка? — Бауэр на шпильку Кареева не отреагировал.

— Я же сказал — стакан водки.

Бауэр подошел к солидному бюрократическому шкафу, распахнул дверцы. За ними обнаружился роскошный бар с бутылками на все вкусы. Бауэр взял бутылку водки и, не скупясь, наполнил стакан до краев.

— Бр-р, какая гадость! — полковника передернуло.

— Кусочек черного хлеба, луковицу, хотя бы...-- попросил Кареев.

Бауэр достал из бара тарелку с бутербродом. Кареев медленно, но беспрерывно лил из стакана себе в глотку. Допил, развернул бутербродик тыльной стороной, понюхал и положил обратно на тарелку.

— Так на чем мы остановились, господин полковник?

Бауэр радостно и поощрительно захохотал, а полковник, как ни в чем не бывало, поднял с письменного стола тоненькую стопку дел и вручил ее Карееву.

— Как всегда, Валентин Николаевич, первичное знакомство под нашим утлом зрения. Общий уровень, общая оценка индивидуальности в ту или иную сторону. И так далее.

Он подошел к еле заметной двери в стене, открыл ее ключом. Дверь — стальная — мягко и могуче отошла.

— Прошу.

Кареев вошел в святая святых — архив. Не комнатка даже, — так, чулан. Но с немецкой аккуратностью — стол для работы, стеллажи с папками, стул. Кареев положил свою стопочку на стол и вопросительно обернулся к полковнику. Тот протянул ему ключ:

— После работы ключ сдадите дежурному под расписку.

И ушел. Кареев вставил в скважину ключ, повернул на два оборота. Уселся за столом поудобнее и раскрыл первое дело. Потом второе, третье, четвертое... Разминка, разглядывание фотографий, — и только. Рассмотрев всех, снова раскрыл первое. Приятно иметь дело с немецкой педантичностью: ничего не перепутано, все в соответствии с алфавитным порядком. Александров Сергей Мартьянович, 1921 года рождения и ׳гак далее.

Карсев вздохнул и принялся тщательно изучать немецкий текст.

Семнадцать молодых людей в советской военной форме стоили на плацу, стояли строем, строго по стойке «смирно». Полковник Мирт, оберштурмбанфюрер Бауэр и господин Кареев, находясь в отдалении и в тени, рассматривали строй. Вирт и Бауэр были в мундирах, а господин Кареев — в элегантно-легкомысленном  наряде: жокейские сапожки, бриджи, настоящая американская ковбойка, стек в руке.

— Так что же? — спросил Вирт.

— В мельницу, — ответил Кареeв.

— Прямо сейчас?

— Именно сейчас.

— По одиночке?

— Стадом.

—Целесообразность?

—Следует продолжить выяснение общего уровня на живом материале. Тем более, что с продукцией Кенигсбергской школы мы мало знакомы.

—Что же, действуйте, — разрешил Вирт и с Бауэром направился к административному зданию.

Теперь — два строя. Семнадцать в советской военной форме, и строй инструкторов, в нем — курсант Ванин. Стоявший на правом фланге, но не в строю, Кареев разрешил старшему:

— Можете начинать. Без пауз, на пределе, до первого последнего.

— Бегом, марш! — лениво приказал старший, и те семнадцать побежали.

Началось...

К семнадцати пристроился один из инструкторов, резко прибавив темп, повел цепочку к тренировочному комплексу. Узкая, огражденная с обеих сторон заборами высоко и густо натянутой колючей проволоки, закольцованная полоса препятствий не имела конца и звалась «мельничным колесом». Но она была беличьим колесом...

Вслед за цепочкой в бесконечный проволочный туннель вбежали инструкторы и заняли места у снарядов. Кареев вошел за ними, закрыл внешнюю дверцу, пересек полосу, открыл внутреннюю калитку, захлопнул ее и объявился в центре круга.