Чужая кровь. Бурный финал вялотекущей национальной войны - Леонид Латынин

Леонид Александрович Латынин

Чужая кровь. Бурный финал вялотекущей национальной войны

© Латынин Л., текст, 2014

© ООО «Издательство «Эксмо», 2014

Се начнем книгу сию… –

И когда дал имя Господь и часу, и дню недели, и месяцу, и году:

И дал имя востоку, и югу, и западу, и северу,

И весне, и лету, и осени, и зиме,

И утру, и дню, и вечеру, и ночи,

И детству, и юности, и зрелости, и старости,

И праву, и низу, и леву, и верху,

И дал имя цвету, звуку, слову и запаху и человеку, зная, что все происходит всегда и движение есть только иллюзия. Чтобы не пугать человека, сделал он вращающуюся землю в воображении его – неподвижной.

А неподвижное время показал человеку движущимся и дал летосчисление – и было оно таково в человеческом смысле: одну тысячу лет жили боги. И через тысячу лет были сотворены человеки, и погибли боги или стали тем, что называем мы животными – зверем, птицей, рыбой. Небом, звездой, водой, огнем, горой, ветром, воздухом стали – или другим именем жизни.

И когда был сотворен человек на севере – именем Ждан, на юге – именем Али, на западе – именем Адам, на востоке – именем Дао. Положил Бог начало человеческой истории, и было это

за 9444 года до рождения пророка Будды,

за 10 000 лет до рождения пророка Иисуса,

за 10 570 лет до рождения пророка Магомета,

за 10 980 лет до рождения Емели, первым именем Медведко.

И были к тому времени, как он родился, земли на севере, юге, востоке и западе.

На востоке – прошлые и настоящие: Персия, Бактрия, Сирия, Вавилон, Кордуна, Ассирия, Месопотамия, Аравия, Елиманс, Индия, Аравия, Колия, Комагина, Финикия и Китай.

На юге земли прошлые и настоящие: Египет, Эфиопия, Фивы, Ливия, Мармария, Спирт, Нумидия, Масурия, Мавритания, Киликия, Памфилия, Писидия, Мизия, Ликаония, Фригия, Камалия, Ликия, Кария, Лидия, Троада, Эолида, Вифиния, Сардиния, Крит, Кипр.

На западе земли – прошлые и настоящие: Албания, Армения, Каппадокия, Пафлагония, Галатия, Колхида, Босфор, Меоты, Деревия, Сарматия, Скифия, Македония, Далматия, Малосия, Фессалия, Локрида, Пеления, Аркадия, Эпир, Иллирия, Лихнития, Адриакия, Британия, Сицилия, Америка верхняя и нижняя, Эвбея, Родос, Хиос, Лесбос, Китира, Закинф, Кефаллиния, Итака, Корсика, Галлия, Германия, Чехия.

На севере земли – прошлые и настоящие: Руссия, Карелы, Моравия, Славия, Чудь, Меря, Мурома, Мордва, Весь, Обры, Дулебы, Заволочь, Пермь, Печера, Ямь, Угра, Литва, Зимгола, Эсты, Корсь, Летгола, Ливы, Ляхи, Ставросары, Прусы, Шведы, Варяги, Волохи, Галичь.

Часть первая

Лета

Москва, год 980-й…

Родился Емеля 24 березозола, или, иначе, марта 980 года, через 10 тысяч и 980 лет от сотворения Дао, Адама, Али и Ждана, в день пробуждающегося медведя.

В тот год Владимир вернулся в Новгород с варягами и сказал посадникам Ярополка:

«Идите к брату моему и скажите ему: «Владимир идет на тебя, готовься с ним биться». – И сел в Новгороде.

А потом собрал Владимир много воинов своих – варягов, славян, чуди и кривичей – и пошел на Ярополка, брата своего. А был Владимир робичич[1] и холопище, сын Малуши Любечанки, что служила ключницей у Ольги и Святослава, великого князя Киевского; и племянник Добрынин, который много способствовал его посланию князем наместником в городок на озере Ильмень.

Ярополк же в ту пору затворился в Киеве вместе с воинами своими и Блудом, воеводой их. Владимир же послал к Блуду с такими словами:

– Будь мне другом. Если убью брата моего, то буду почитать тебя, как отца, и честь большую получишь от меня, не я ведь начал убивать братьев, но он.

И Блуд ответил:

– Буду с тобой в любви и дружбе.

И сказал Блуд Ярополку:

– Киевляне посылают к Владимиру, говорят: «Приступай к городу, предадим-де тебе Ярополка. Беги же из города».

И послушался его Ярополк, бежал из Киева и затворился в городе Родне, в устье реки Роси. И осадил Родню Владимир, и был такой голод, что ходит поговорка и до наших дней: «Беда, как в Родне»; и сказал Блуд Ярополку:

– Пойди к брату твоему и скажи: «Что ты мне ни дашь, то я приму».

И пришел Ярополк к Владимиру, когда же входил в двери, два варяга подняли его на мечи под пазуху, Владимир же стал жить с женою своего брата – гречанкой, и была она беременна, и родился от нее Святополк. От греховного же корня плод зол бывает. Во-первых, была его мать монахиней, а во-вторых, Владимир жил с ней не в браке, а как прелюбодей. Поэтому-то и не любил Святополк отца, что был он от двух отцов: от Ярополка и от Владимира.

И вошел Владимир в Киев и стал там княжить один.

И поставил кумиры на холме за теремным двором: деревянного Перуна с серебряной головой и золотыми усами, затем Хорса, Даждьбога, Стрибога, Симаргла и Мокошь. И приносили им жертвы, называя их богами, и приводили к ним своих сыновей и дочерей».

Главы о зачатии Емели от двух отцов – медведя, именем Дед, и волхва Волоса

В тот год родился Емеля на свет, не понимая, кто он, какая земля вокруг, и кто такой князь, и кто такой смерд. Родился, как проснулся, и закричал громко и больно. И было то в 980 год, и родился Емеля на медвежьей шкуре, в мех которой вцепившись красными пальцами, рожала Емелю мать его Лета, единоутробная Добрынина сестра. И рядом стоял отец его Волос, и было это 24 березозола, или марта иного имени месяца. В первый день нового года пробуждающегося Медведя и в дни общего равноденствия. И когда, извиваясь, вытолкнула из чрева своего Лета Емелю и услышала крик его, уснула она тут же и увидела тот день и тот час, когда стояла возле их Дуба, который рос над обрывом у Москвы-реки, на месте, которое еще назовут Лобным, и будут по обычаю приносить там жертвы человеками тысячу лет, а поляну вокруг назовут Красной площадью, но это потом, а прежде она будет именем Пожара, ибо оттуда тыщу лет Москва гореть будет и последний пожар в 2017 году станет. Но всего этого Лета не узнает – это Емелины сны. А Лете видится дуб, к которому она принесла полотенце свое, приговаривая: «И деревья рода моего, Мугай-птица, птица рода моего. Пошли мне, Бог мой, зеленый дом большой, из дерева крепкого, дом с крышей высокой да лубяной. Пошли мне косу длинную да волос густ, пошли мне мужа моего, что ростом высок, силой силен, голосом густ да кровью горяч». Но не успела домолиться до конца о желании своем, не успела как следует расправить на ветвях Дуба полотенце свое с бахромой красной, пропитанной овечью кровью (а была полночь 24 кресеня, или, иначе, июня, был Купала), как почувствовала, что кто-то обнял ее сзади. И почувствовала она на шее своей шерсть мягкую, густую, и ощутила на груди своей лапу сильную, и острый коготь провел по рубахе ее, и распалась одежда, и горячо стало Лете, и закричала она от испуга и истомы. Ждала она жениха и дождалась. Он поспел, не погодил, а тут же под деревом святым пришел ее жених, и покатились ее очи по поляне в траве зеленой, и обняли тело огромное и теплое руки ее белые, и огонь опалил ее колени, и брызнула кровь ее алая, и смешалась с морошкой раздавленной. И застонала Лета, и вцепилась в мех жениха своего, как сейчас, когда рожала Емелю. А когда очнулась, рядом лежал в траве Волос, и тут увидела Лета, что нага она, и луна светит ярко, и устыдилась наготы своей, но сил не было укрыть себя, и увидела кровь на коленях своих.

«Вот и первая жертва», – сказал Волос и положил руку на грудь ее, которая была нежна, как бывает нежна и ярка луна в ночное время, когда ветра нет и она сама широка и медленна, почти неподвижна, и внизу далеко была вода Москвы-реки, и рядом с Волосом было тело Леты, в их глазах были звезды. А Волос был совсем не похож на жениха ее, который явился к ней час назад, и никогда более и похоже не было так истомно Лете, как было в эту ночь, а над головой ее ветер тихо перебирал бахрому полотенца, на котором Берегиня плыла в своей ладье, и, как флаг, на ветру вместе с ее полотенцем тихо шевелились кони, и ладьи, и деревья, и птицы, и всадники. И до конца ночи, пока не взошло солнце, любил ее Волос, и Лета, вцепившись в траву возле тела своего, кричала от боли, нежности и любви. И выходила эта любовь криком, стоном и смехом русалочьим, который слышала луна, видело дерево и укрывала ночь своим нежным светом, и звезды висли над головой серебряной крышей.

Подходила к концу великая ночь зачатия, которую отмечают испокон Отец и Мать. А чтобы не спутать день, пока жена не узнает в себе новую жизнь, не трогает ее муж, и этот день – их тайный праздник для двоих.

Ночь зачатия праздновали и чудины, что жили здесь перед Емелиным родом вятичей, ибо начало жизни – не на свету, куда выходит ребенок, а в ночи, когда соединяются небо и земля, когда человек подымает свои забытые крылья и летает до тех пор, пока не погаснут звезды, пока не уснет душа, пока не растает музыка. И было начало – в ночь Купалы, возле дуба святого Велеса, и три крови вышли, как родник, наружу и стали в Лете в один поток – кровь Волоса, кровь Леты и кровь жениха мохнатого, потому и имя их сына сначала Медведко и лишь потом, по крещении, Емеля. И потом, после спасал его не раз жених Леты, когда не стало Волоса на свете. Можно убить человека, но не зверя, зверь безымянен, а человек гибнет разом со своим именем. Но то случилось потом, а сейчас Емеля видит медвежью шкуру – под собой, крышу – над головой, руки и бороду Волоса, мать на шкуре, голую и в крови, она спит, видит и никогда не вспомнит, что видит, разве что во сне, во сне все доступно человеку, что с ним может и не может случиться. Ибо сон – это земля и небо, прошлое, и настоящее, и будущее. Во сне нет грани земле, времени, а значит, во сне-то и есть главная жизнь, ибо там равны и раб, и царь, и бог, и зверь, и даже он, Емеля, хотя не умеет говорить, ходить, петь, мыслить, а умеет только кричать, и есть, и еще болеть, и не понимать этого. И все-таки умеет жить, как живут дерево, солнце, птица, медведь и его – Емели – мать Лета, и его отец Волос, и его первый отец, мохнатый жених.