Царская чаша. Книга I - Феликс Лиевский

Феликс Лиевский

Царская чаша. Книга I

Вместо Предисловия

«Вид Басманова являл странную смесь лукавства, надменности, неизнеженного разврата и беспечной удали» – пишет Алексей Толстой в романе «Князь Серебряный» (1862 год).

«Прекрасный лицом, гнусный душою, без коего Иоанн не мог ни веселиться на пирах, ни свирепствовать в убийствах» – так царёва стольника описывает Карамзин в своей «Истории государства Российского» (1821 год). До некоторых пор альтернатив этим субъективным фантазиям просто не существовало.

Теперь невозможно сказать, как всё там было на самом деле. Одно несомненно – личностью юный Фёдор Басманов был заметной во многих аспектах, не смотря на видимую незначительность его в масштабе истории эпохи правления царя Иоанна Грозного.

Несметное количество откровенно скандального понаписано о бесчестности царского любимца как в жизни при дворе, так и в самой опальной кончине. Автор не ставит целью опровергать всё это, делая из героя святого, но намерен пояснить читателю свой взгляд на те события, относясь ко всем имеющимся сведениям с осторожностью и вниманием. Во-первых, потому что сомнения в правдивости вызывают сами многие тогдашние источники этих сведений, относящиеся к недругам и откровенным врагам царя Ивана IV, а значит – и его приближённых (см. раздел «Историография»). Во-вторых, не сохранилось никаких подробных документов или иных перекрёстных подтверждений «подвигам» Фёдора Басманова, описания их только кочуют из монографии в монографию, из публицистики в художественные тексты и киносценарные версии, и что из этого – правда, можно лишь предполагать. Что же могло столь руководить столь приблизившим его к себе государем Иоанном Васильевичем, которому маловероятно было бы по душе одаривать на протяжении нескольких лет особым вниманием человека мелкого, глубоко лживого, малодушного и излишне порочного, каким по привычке представляют нам Басманова, даже если он обладал выдающейся красотой и определённой гибкостью ума. Очевидно, было там что-то другое. Тем таинственнее внезапное исчезновение его из всех дворцовых росписей к 1570-му году.

И дальше его следы начисто теряются. Вновь имя Фёдора Басманова появляется только в церковном поминальном по его душе вкладе царя, а также – в грамотах и распоряжениях относительно его наследства. Этому могло быть множество причин. Рассмотрим одну из них. И, чтобы обосновать свою версию, автор предлагает присмотреться ко всему попристальнее.

Глава 1. Льняное лето

Вотчина1 Басмановых в Переславском уезде Ярославской губернии.

Елизарово, июнь 1563-го

С некоторых пор в высоком тереме Арины Ивановны снова было беспокойно. Подросший Петенька носился по сеням, лестницам и клетям, как по двору, опрокидывал всё, что плохо стояло, и хватал всё, что плохо лежало. Сенные девушки, за подолы которых мимолётом также хватался господский младшенький, повизгивали и смеялись, одаривая прехорошенького баловника улыбками, и по возможности охраняли от его пока что разрушительной силы хозяйское добро. После обеда Арина Ивановна Петеньку забирала в горницу, где он всячески противился уговорам прилечь-отдохнуть, но засыпал в мгновенье, под тихий напев девушек, занятых всегдашним рукоделием в самые светлые и спокойные часы, или под размеренный голос матери, читающей ему. Тогда Арина Ивановна укрывала сына своей роскошной персидской шалью, шёлковой летней, или шерстяной – зимней, и ложилась сама на застеленную беличьим покрывалом резную лавку перед высоким окном, с удобным бархатным валиком в изголовье. Душистые травы, коими был валик набит, успокаивали её, приносили лёгкость и недолгий целительный сон. Травы собирались под её руководством в богатых природой окрестностях, заготавливались на всякие нужды лечебные, и просто для утешения души, которое дарит свежий дивный ароматный воздух дома. Заваривали на травах и мёд, и «чаи», и всю долгую зиму в покоях сохранялось ощущение лета, тепла, солнца, которое она так любила… Готовила она также коренья, ягоды и семена, так что имелось под рукой в кладовой лекарство почти ото всех недугов, и нередко обращались к её мастерству не только домашние, но и дворовые люди, и сельчане в трудных случаях, хоть была, конечно, в каждой деревне окрестной своя знахарка или знахарь. Будучи сама красоты удивительной, хоть и «не нашей», как говорили, Арина Ивановна немалое значение придавала её поддержанию, и все теремные девушки перенимали привычку ухаживать за собою с особой тщательностью… Не могло тут обойтись и без всегдашних шепотков о якобы колдовском ведении боярыни. Что была в её роду половецкая либо турецкая принцесса-колдунья… Девушки божились, что, дескать, даже в самый разгар обильного росами лета, ночами, при растворенных настежь окнах в тереме не водилось комаров.

Но слухи оставались слухами. Арина Ивановна, как только младший перестал требовать её неусыпного внимания, и возможно стало препоручать его исполнительной Марфуше, занялась обширным хозяйством вотчинных земель от имени почти постоянно отсутствующего мужа. Государева служба… Одной бы ей не поспеть за всем, конечно. Алексей Данилович чутьём военачальника умел подбирать себе людей, и вот уже с десяток лет здесь, в Елизарово, исполнительной властью был назначенный приказчик, Кузьма Кузьмич Фролов, или попросту – Фрол. Он же заведовал сбытом льняного полотна высочайшего качества, простого и окрашенного, и пестрядинного, знаменитого «ярославского-узорного», производимого вотчинной артелью, и составляющего основную статью поместного дохода.

Раза три в году воевода Басманов наезжал к семье, в свои угодья под Переславлем, оставался обычно на неделю, а то и на две. Бывало, что приезжал не один– с гостями рязанскими или московскими, и тогда к ним слетались родичи, дом и двор гудели день и за полночь, отворялись-убирались гостевые покои, если только вся гульба не отправлялась на охоту на целые сутки. Тогда Арина Ивановна тоже почти не видалась с мужем, лишь на обеденных приёмах, да в опочивальне, но была счастлива уже тем, что он жив-здоров и где-то рядом.

Но больше всех других ждал приезда воеводы Фёдор. Десятилетним он впервые был допущен во взрослую компанию. Ничего, кажется, не было сладостнее этого момента, как матушка перекрестила его, упрашивая поберечься, и он взлетел в седло, с места взяв в галоп, догонять отца с гостями. Ночёвки под небом или в шатре на берегу Вишки и Озера, приготовление простой трапезы на костре или углях, купания голышом, рыбалка, мужские разговоры и шутки, байки и были, которые он впитывал, как таинство, не вполне ещё понимая, но чуя нечто истинное,– всё это переполняло его самозабвением восторга животной силы, не говоря уж о диком азарте охоты. И даже треклятые комары, сводящие его с ума с июня по сентябрь, от которых он скрывался отдохнуть в матушкином тереме, не могли ничуть уменьшить наслаждения. И всегда, зимою ли, весной, по возвращении заваливались в баню. Тогда же ему дали отведать медовухи, а дружок детства Захар, тоже из Плещеевых, пятью годами старше, подначивал его на всякие проказы, от описания которых Федьку