Львиная охота - Александр Щёголев

Борис Стругацкий о романе Щёголева

Читать новый роман Александра Щёголева нелегко. События наслаиваются друг на друга, их много, они сбивают с толку, отвлекают внимание, оказываются вдруг ложными ходами… и это прекрасно. Особенно если учесть, что роман написан в высшей степени профессионально и вдобавок психологически абсолютно достоверен. Искусно построенная, сильная и глубокая вещь, которая несомненно найдет своего читателя, и это будет — высоко квалифицированный читатель.

…Появился наркотик, который превращает мысль в реальность. Древняя легенда, идущая из глубин веков, овеществлена. Если обычный наркотик позволял строить почти реальные миры в человеческом воображении, то средство, о котором идет речь в романе, помогает строить реальность не в воображении, а в собственном окружении. Человек становится Богом в буквальном смысле этого слова. И вот — на протяжении многих и многих страниц, набитых приключениями, словно тугой кошелек, — ты ставишь себя на место героя, в руки которого попал этот чудовищный артефакт. Как сделать выбор? Какой мир создать? И стоит ли пытаться? Как взять на себя такую ответственность? А если не на себя, то — кому эту ответственность перепоручить?… Найденное автором решение, придуманный им финал кажутся мне блистательными — глубоко символичными, неожиданными и совершенно естественными в одно и то же время.

Хорошо поработал, Александр Щёголев, молодец, спасибо.

От имени множества читателей

Из авторского предисловия к книге

…Братья Стругацкие — мои любимые писатели. С детства я ими зачитывался, упивался ими, учился у них. Наивно завидовал. Боготворил. Веселые, азартные, умные книги братьев Стругацких сделали писателем меня самого. Несколько лет я избавлял свое перо от этого магического влияния (о, красиво сказал), выбрав в качестве главного принципа литературной деятельности — непохожесть ни на кого. В результате, смею надеяться, я заговорил собственным языком. И вот — повзрослевши, почти постаревши, — суровый писатель Щёголев вдруг ощутил потребность хоть на денек оказаться в том веселом, азартном и очень светлом мире, из которого он, собственно, родом.

Что это, ностальгия по ушедшему детству? Желание измениться? Вероятно, и то, и то. Одна беда — любимые книги прочитаны по десятку раз каждая, мир их знаком до камешка, до словечка. Перечитывать заново? Бессмысленно. Нужна новая книга — но ее нет. Что делать? Ответ сформулировался с оглушающей наглостью: написать самому.

НАПИСАТЬ НОВУЮ КНИГУ СТРУГАЦКИХ, НА ОБЛОЖКЕ КОТОРОЙ ЗНАЧИЛАСЬ БЫ ФАМИЛИЯ ЩЁГОЛЕВ…

Не сиквел, не приквел, не подражание. К черту эпигонов! Именно новую книгу — с собственными идеями и героями. Превратить гордыню в рабочий инструмент, а простую стилизацию вывести на уровень расщепления сознания… Безумная, конечно, затея. И вместе с тем — высшее проявление любви.

Так мне кажется.

Александр Щёголев

ЛЬВИНАЯ ОХОТА

Покаянные слова посвящения:

Учителю, для которого все уже написано.Друзьям — на память о нашем детстве.Владимиру Гончару, который меня изменил.Александру, что принял дар в наследство.

Прощальные стихина веере хотел я написать, —в руке сломался он.

ЧАСТЬ I

ЛУЧ СВЕТА

ГЛАВА ПЕРВАЯ

— Консервы, — с сожалением констатировал пограничник. — Зачем они вам?

— Странный вопрос, — улыбнулся я. — Угадайте с трех раз.

— Вы употребляете в пищу мясные консервы?

— Надо же, угадали.

Он укоризненно взглянул мне в глаза, вздохнул и ничего не ответил. Мой чемодан лежал перед ним на откидной полке. Крышка чемодана была открыта, незамысловатый багаж одинокого путешественника выставлен напоказ. Я ощутил легкое раздражение.

— Надеюсь, мясопродукты не подлежат у вас изъятию?

— Нет, конечно, — снова вздохнул пограничник, взял тонкими длинными пальцами одну из пластиковых банок и принялся ее брезгливо разглядывать. — Вам, наверное, опытные люди посоветовали взять это с собой?

Я развернулся на сто восемьдесят градусов и выглянул в раскрытое окно купе. Другие пассажиры, прибывшие тем же рейсом, свободно проходили на выход, не задерживаясь в своих вагонах дольше обычного. Похоже, предъявить вещи к досмотру попросили меня одного.

— Вы тот самый Максим Жилов? — спросил он тогда меня в спину.

— В каком смысле «тот самый»?

— Вы указали в анкете, что по профессии писатель. Прибыли к нам из Соединенной России…

— Ах, вот из-за чего по отношению ко мне проявлена такая строгость.

— Я почему-то подумал, — смутился пограничник на секунду, — что вы — тот самый Жилов. Простите, если ошибся.

Понять, шутит он или нет, было непросто, поскольку взгляд его сосредоточенно шарил по моему чемодану, не участвуя в разговоре. Нормальный с виду парень, лет двадцати пяти. Форма очень шла его честному лицу, как и вся эта ситуация. Некоторые люди рождаются, чтобы быть стражниками, и ничего тут не поделаешь. Закончил училище, конечно, с отличием, и конечно же, не пьет и не курит, и с девушками, надо полагать, у него тоже все в порядке. Вот только мясные консервы почему-то невзлюбил. Или вдруг заподозрил, что в банках на самом деле что-то спрятано, и теперь заговаривает мне зубы, незаметно орудуя зашитым в манжетах томографом?

— Что же вы памятку невнимательно прочитали? — укоризненно спросил он, не поднимая глаз. — Алкоголь ввозить запрещено. Мне очень жаль.

— Здесь что, сухой закон? — вновь повернулся я к нему, пытаясь показать, что эта новость ничуть меня не потрясла.

— Нет, спиртные напитки разрешено продавать и даже производить. И, тем более, их можно употреблять.

— Еще бы! Что же тогда нельзя?

— Только ввозить.

— Какая чушь, — сказал я.

Его губы тронула улыбка, но он промолчал.

— Всего две бутылки, — подмигнул я ему. — Лучшему другу. Друг на меня обидится, если я заявлюсь просто так, можно сказать, без повода, особенно когда у него день рождения. Ну, так как?