Груз 200 - Андрей Воронин

Андрей ВОРОНИН

СЛЕПОЙ: ГРУЗ 200

Глава 1

Сырой мартовский ветер раскачивал голые ветви деревьев, словно пытаясь сбросить на раскисшую, все еще испятнанную не до конца сошедшим снегом землю неопрятные шары грачиных гнезд, намертво засевшие между мокрыми сучьями, как невиданные колючие плоды. Гнезда пустовали уже третий или четвертый год подряд: птицы почему-то покинули этот участок земли, не желая больше селиться в кронах высоких старых берез и тополей.

Снег, давно отступивший с городских улиц, все еще лежал здесь серыми ноздреватыми заплатами, прячась под корнями деревьев и у оснований памятников и оград. Асфальтированные дорожки в старой части кладбища блестели от талой воды, которая днем и ночью сочилась из пропитавшейся влагой, не до конца оттаявшей почвы и капала с нависающих ветвей. В районе новых захоронений ни асфальта, ни деревьев еще не было – только ряды могил, раскисшая глина, мертвая прошлогодняя трава, крашеный металл оградок, мокрые кресты, по-весеннему грязноватые гранитные и мраморные плиты, утопающие в венках и лентах деревянные пирамидки свежих захоронений и маячащие вдалеке корпуса новостроек, почти скрытые серым мартовским туманом, больше похожим на бессильно опустившиеся на землю облака.

Если остановиться у крайнего ряда могил, еще пестрящего не успевшими полинять и прийти в негодность искусственными цветами и пластиковыми еловыми лапками, и посмотреть через обширный пустырь на белеющие вдали коробки новых домов, возникает странное ощущение, будто стоишь на границе двух миров – мира мертвых и мира живых, а перед тобой расстилается полоса ничейной земли, делающаяся с каждым днем все более узкой. С запада в эту бесплодную глинистую землю упорно вгрызаются могильщики, ряд за рядом копая одиночные окопы полного профиля и укладывая в них молчаливых и бесстрастных обитателей – ряд за рядом, год за годом, идеально ровными шеренгами, как на каком-то зловещем параде. С востока пустырь терзают строители, возводя железобетонные и кирпичные укрепления для растущей армии живых – чуть более просторные и комфортабельные, но гораздо менее долговечные. Там, за пустырем, днем и ночью кипит людская каша, строятся и рушатся какие-то планы, рычат двигатели, звонят телефоны, мерцают, переливаясь красками, экраны телевизоров и уходят в мясорубку очередной войны набитые оружием и солдатами поезда.

Отсюда, с окраины кладбища, в этот глухой ночной час вся дневная суета кажется мелкой и почти несуществующей. О ней напоминает лишь электрическое зарево на восточном краю пустыря, похожее на россыпь светлячков. Основная громада многомиллионного города скрывается позади, за черной непрозрачной массой деревьев старого кладбища. Здесь же тихо, темно и очень уединенно, особенно теперь, в третьем часу пополуночи.

На обочине раскисшей, с глубокими глинистыми колеями дороги, тянущейся вдоль восточного края кладбища, стоит большой пятидверный джип с потушенньми фарами и габаритными огнями. В салоне темно и тихо, лишь бормочет приглушенным голосом включенное радио да равномерно вспыхивают тлеющие красноватые огоньки двух сигарет. Потом в тишине раздается дробное глухое постукивание: водитель, чьей деятельной натуре претило долгое пассивное ожидание, принялся нервно барабанить пальцами по ободу рулевого колеса. Сидящий рядом с ним подтянутый, спортивного вида, но рано облысевший мужчина лет тридцати пяти с неудовольствием покосился в его сторону, но промолчал, лишь огонек его сигареты, вспыхнув, тлел дольше и ярче обычного. Потом он погас, и лысоватого окутало густое облако дыма, который лениво потянулся в узкую щель над слегка опущенным боковым стеклом.

По радио закончили передавать очередную сводку новостей, и диск-жокей с ярко выраженными консервативными вкусами с грохотом вывалил в ночной эфир целый самосвал тяжелого металла. Хрипло взревели басы, барабаны и тарелки взорвались грохотом и лязгом, и обкурившийся, по уши накачанный наркотой вокалист принялся сипло реветь в микрофон. Водитель радостно подпрыгнул и потянулся к регулятору громкости, чтобы насладиться мелодиями своей юности как полагается, на всю катушку, но пассажир опередил его, выключив магнитолу.

– Ты чего? – обиженно спросил водитель. – Классный же музон, не “Стрелки” какие-нибудь! В кои-то веки поймал что-то путное, и то послушать не дадут!

– Заткнись, – коротко ответил пассажир и поднял кверху указательный палец, прислушиваясь к чему-то, что пока что слышал он один.

Судя по тому, с какой готовностью водитель последовал его приказу, главным здесь был именно пассажир. Тяжелый рок мгновенно был забыт, и сидевший за рулем джипа вертлявый субъект с наголо остриженной остроконечной головой и длинным, заметно свернутым на сторону носом тоже принялся напряженно вслушиваться в тишину. Мгновение спустя в этой тишине послышался низкий ровный гул, который явно приближался.

– Блин, – сказал водитель еще через секунду, – да это же просто самолет. Вон он, сучара. Да не там, левее.

Пассажир поднял голову и вгляделся в участок темного, затянутого тучами беззвездного неба, на который указывал вытянутый палец водителя. Он рассмотрел плывущую во тьме щепотку мигающих цветных – красных, зеленых и желтых – огоньков и равнодушно кивнул. Самолет развернулся в высоте, ложась на курс, и россыпь огней превратилась в одну мерцающую рубиновую точку, которая через несколько секунд растворилась во тьме. Но звук не исчез, хотя тон его изменился, сделавшись более высоким и прерывистым. Вскоре стало совершенно очевидно, что этот звук издает медленно ползущий по скользкой ухабистой дороге автомобиль с дизельным двигателем.

– Самолет, самолет, – проворчал пассажир. – Едут наконец-то!

– Слава те, гос-с-с… – пробормотал водитель. – Свалить бы отсюда поскорей!

– Что так? – слегка насмешливо осведомился пассажир, глядя в ту сторону, где уже возникло прыгающее размытое пятно электрического света. Вскоре за поворотом дороги среди крестов и надгробий сверкнули фары, снова скрылись из виду, когда автомобиль нырнул в ложбину, и засияли опять, как два широко расставленных круглых глаза.

– Что так, что так, – передразнил водитель и задвигался, гася в пепельнице сигарету. – Я, конечно, жмуриков не боюсь, но как-то здесь.., стремно, в общем. И запах.

– Какой запах? – удивился пассажир. – Ты базар-то фильтруй! Это какой должен быть шмон, чтоб ты его сквозь два с половиной метра глины унюхал!

– Все равно воняет, – упрямо ответил водитель.

– В башке у тебя воняет.

– Ну пускай в башке, так мне-то от этого не легче!

– Герой, – с ноткой удивления в голосе заметил пассажир. – Мигни им фарами, что они, козлы, иллюминацию здесь устраивают?! Еще бы телевидение пригласили.

– “Человек и закон”, – подхватил водитель и щелкнул переключателем. Фары джипа взорвались короткой ослепительной вспышкой. Приближавшийся автомобиль в ответ тоже мигнул фарами и погрузился во тьму. Через секунду он остановился и замер поодаль.

Это был видавший виды полугрузовой “Фольксваген” грязно-оранжевого цвета с тентованным кузовом. В царившей на кладбище кромешной тьме он выглядел просто бесформенной глыбой мрака, более плотного, чем окружающая его сырая темнота, но сидевшие в джипе люди знали, что это именно тот автомобиль, которого они дожидались: никому другому просто не пришло бы в голову заявиться сюда в столь неурочное время.

В темноте хлопнула дверца, по раскисшей глине зачавкали шаги нескольких человек, потом зашуршал откинутый брезент и раздался приглушенный лязг, какой издают, ударяясь друг о друга, лезвия штыковых лопат. Кто-то негромко выругался, помянув Господа Бога и дирекцию кладбища, которой почему-то не пришло в голову поставить здесь хотя бы парочку фонарей. Критику кладбищенской администрации ответили в том смысле, что кладбище – не парк и не бульвар и что нормальные люди, как правило, не шляются в темноте между могил. Критик упрямо проворчал, что нормальных людей он видел в гробу. Учитывая ситуацию, это высказывание прозвучало как довольно удачная шутка, и слушатели отреагировали на нее приглушенным ржанием. Потом возле микроавтобуса, мигнув, загорелся карманный фонарь, осветив участок поросшей обесцвеченной прошлогодней травой почвы и чьи-то ноги в джинсах и грубых рабочих ботинках. Пассажир джипа подавил невольный вздох, вынул из бардачка предусмотрительно прихваченный с собой японский фонарь на шести батарейках и, распахнув дверцу, вышел из машины.

– Долго добирались, – заметил он вместо приветствия, подойдя к группе вооруженных лопатами и веревками людей. Голос его звучал недовольно и жестко.

– А мы-то при чем? – проворчал одетый в армейский бушлат доперестроечного образца здоровяк, чье округлое брюхо выдавало в нем большого любителя пива. Он стоял опираясь о черенок совковой лопаты, вызывающе вздернув жидкую рыжеватую бороду, украшавшую его жирный подбородок. – Я говорил: дайте нормальную машину, на хрена вам эта конспирация… Кого боимся, не пойму. Нет, блин, заставили ездить на этой консервной банке… Вот и заглохли посреди дороги. Два раза менты возле нас останавливались. Куда, грят, собрались, ребята? На рыбалку, говорим… Хорошо, не догадались кузов осмотреть. Они бы охренели, если бы эти удочки увидели, – он кивнул на лопаты. – Так что претензии не по адресу.