Убийца 20 лет назад - Александр Расев

Александр Расев

Убийца двадцать лет назад

Иронический детектив

Глава 1.

1.

Я лежал на боковой полке в плацкартном вагоне, читал Булгакова, переплетенный, плохо отпечатанный на машинке экземпляр "Мастера и Маргариты", жевал печенье и был, в общем-то, вполне доволен судьбой. Отец выздоравливал, я, сказав на работе, что отец в больнице, и что мне нужно несколько дней за свой счет, неожиданно оказался свободен.

Инесса Степановна была очень рада, что все обошлось, пожелала мужества и терпения и отпустила.

Я ехал в Питер. Меня привлекала возможность увидеть, наконец, Ленинград, погулять по его улицам, вообще оторваться от мутной и однообразной жизни в маленьком городке.

На каком-то из полустанков я вышел покурить в тамбур. В открытые двери вагона видны были приспущенный флаг на здании вокзала, привязанный к его древку черный бант, из репродуктора продолжала звучать симфоническая музыка, между колоннами вокзала, закрыв, видимо, большое окно, висел портрет старого человека, тяжелым взглядом провожающего проходящих или проезжающих мимо.

На перроне было непривычно пусто, только прогуливались два милиционера, лениво поглядывая на наш состав, да местная собака, облезлая и хромая на заднюю лапу, неспешно пробегала вдоль вагонов, ожидая, видимо, когда кто-нибудь бросит кусок хлеба, кость или еще что съедобное. Я свистнул, собака остановилась и подняла на меня грустные глаза. Она мало верила в то, что я что-то брошу ей в пасть, просто стояла и смотрела. Как на зло, печенье осталось в сумке, и я опрометью бросился к своей полке.

Каково же было мое удивление, когда я увидел свою сумку в руках грузного мужчины с короткой седоватой бородкой и большой лысиной на затылке. Он неспешно перебирал уложенные вещи, прощупывал рубашки и белье, явно пытаясь что-то найти.

– А что вы делаете с моими вещами? – я спросил хотя и не очень громко, но достаточно выразительно.

Сыщик даже не вздрогнул. Он закрыл сумку, прикинул ее вес в поднятой руке и протянул мне.

– Мало ли что бывает. Вот ты ушел, а сумка упала. Вдруг что разбилось или еще что.

Бородатый смотрел на меня спокойно и насмешливо.

– Ничего не разбилось? Все в порядке? – я даже не смягчил издевательского тона.

– В порядке.

– А если я проводника позову?

– Так зови. Только ни к чему это. Видишь, в стране неспокойно, всего ожидать можно. Особенно от таких, как вы, мелюзга. Распустили вас, книжки всякие, волосы длинные, оральники кругом, тьфу. Ты вот сумку бросил, и ходу, а там, может, листки всякие. Не-е-ет, порядок нужен, порядок. К ответу призвать меня можно, если вдруг пропало что. А я сумочку смотрел не прячась, вот, все видели – в карман ничего не клал, под матрац не совал. Все, что было, – все здесь и осталось.

Я взял вещи и закинул на полку. Поднимать шум, что-либо доказывать желания не было никакого. К тому же воровать в сумке было нечего – пара рубашек, трусы с майкой да носки – вот и все имущество. Деньги лежали во внутреннем кармане пиджака, книга была в руках.

Поезд давно перестукивал колесами на стыках. Я подумал, что вот, собака меня не дождалась, наверное, просто опустила морду и затрусила к вокзалу. Что ж, ничего не поделать, не я первый ее обманул, не я последний.

Почему-то эта печальная собака долго не выходила из головы. Уже совсем стемнело, в окна ничего не было видно, кроме черных кустов, да придорожных столбов. Умиротворяющее настроение, с которого началось путешествие, испарилось полностью. Я даже подумал, как было правильно не брать с собой отцовские листки. Черт его знает, что искал у меня этот бородатый. И что мне грозило, если бы нашел. Во всяком случае, ничего хорошего ждать не приходилось.

О диссидентской литературе я знал мало. Читать же не читал вовсе. Мой "протест против советского бытия" вполне умещался в пленки с хриплым голосом Высоцкого, да в пару книжек Аксенова, спрятанных на книжной полке. Конечно, я слышал фамилии Солженицына, Даниэля, Бродского, Галича. Даже читал однажды выданный мне на ночь "Один день Ивана Денисовича", но никаких особых эмоций из этого чтения не вынес. Мир вокруг был полон совсем других интересов.

Мне вообще казалось глупостью, если не безумием, ставить под угрозу собственную жизнь и жизнь своих близких, а то и просто чужих людей из-за каких-то листков с нацарапанными на них строчками. Тем более странной оказалась для меня сегодняшняя ситуация.

Я бы, наверное, никуда не поехал, если бы не отец. Когда я пришел к нему в больницу вчера вечером, первое, что он спросил, когда я еду и купил ли билет. Я попытался узнать хоть что-то подробнее, но отец упорно ничего не хотел отвечать. Он косился на соседей по палате, закрывал глаза, всем видом показывая, что устал. Словом, мне ничего не удалось от него добиться.

И вот я сел в поезд и отправился в Питер. Мне нужно было встретиться с кем-то, находящимся в квартире по нацарапанному Игорем адресу, рассказать о болезни отца, попросить ничего не присылать и… все. А дальше – помотаться пару-тройку дней по городу и вернуться назад. Все это мне не нравилось, но, в конце концов, подумал я, не так уж и сложно сделать то, что просят, а потом, приехав, разузнать подробнее, что к чему.

Конечно, у меня была и еще одна, своя тайная цель поездки. Может быть, именно из-за нее я и согласился так легко. Но об этом разговор особый.

Вчера, уже поздно вечером, когда я остался один, проводив Гарика и Наталью, в дверь позвонили, и пришла тетя Катя. Я перед этим, еще днем, забегал к ней и рассказал, что отец в больнице, но вроде как ничего страшного. И вот она пришла, как мне казалось, узнать подробности. Разговор именно с этого и начался – как да что, не надо ли чего, я сказал, что отец просит съездить в Питер, и что вот собираюсь завтра. Тут тетя Катя тяжело вздохнула, повернулась к окну, мне показалось, что глаза ее блеснули слезой.

– Просит, значит, – сказала она дрогнувшим голосом.

– Ну да. Только не понимаю я, зачем.

– Есть, наверное, причина.

– Какая? Вы что-то скрываете от меня, тетя Катя. Не пора ли рассказать, а?

Я поставил на стол чайные чашки, насыпал в вазу печенье (от Натальиного визита осталось), включил газ.

– Что чай, – неожиданно махнула рукой тетя Катя и достала из кармана водку.

У меня глаза вылезли из орбит. Похоже, все задались целью споить бедного Костика. Но делать нечего, открыл холодильник.

– Ты не пугайся, Костик. Много пить и не надо. Но по рюмочке не помешает.

Тетя Катя протерла рюмки и разлила спиртное.

За что мы пили, сказано не было. Уже после второй (мне налили чуть меньше половины рюмочки), она спросила:

– Отец что-нибудь рассказывал о матери и ее новом муже?

– Нет. Почти ничего. А после похорон, пожалуй, и вообще на эту тему не говорил.

Она удовлетворенно кивнула головой, поставила рюмку на стол, отломила кусок хлеба, помолчала какое-то время и начала рассказывать

Твой отец очень любил маму. Твою маму. Иначе бы не женился. Ты знаешь, у нас с ним в молодости был роман. Андрей парень был что надо, а уж красавец! Я была страшно влюблена в него! А потом появилась Мария. Собственно, не появилась, а всегда была. Мы учились в одном классе, все трое. Но Маша жила отдельной, своей жизнью. Как же, отец герой войны! Приходил к нам в класс и рассказывал о своих подвигах. А у нас… У меня отец инвалид и пьяница беспробудный, у него и вообще без вести пропал. Тебе бабка рассказывала о деде?

– Немного.

– Ну, так вот… Потом Андрей ушел в армию, а оттуда укатил то ли на целину, то ли еще куда. Я тогда все надеялась, ждала, письма писала, он иногда отвечал, но так, по-дружески. Как-то назло написала, что замуж выхожу, думала, приедет. Нет, прислал открытку поздравительную.

Она замолчала, вспоминая о чем-то, или, может быть, просто уйдя на какое-то время в свою юность. Я не торопил и не мешал. Водку больше не разливали, чайник давно остыл, еда осталась нетронутой.

Мы сидели долго. Она ушла уже под утро, печально опустив плечи. А я остался с новой для меня информацией. Что с ней было делать, я не знал, рассказывать никому не хотелось. Я лег на диван, выключил свет и заново пережил все, рассказанное подругой отцовской юности.

Отец и мать (дополнительная глава)

Начало

После того, как Андрей прислал своей школьной невесте (а их иначе, чем "жених и невеста" никто не называл) открытку к придуманной ею свадьбе, Катя решила поехать к нему сама. Собрать вещи было несложно, вещей-то платок да платье. Труднее оказалось найти денег. Все, что приходило в дом, пропивал отец. Он был без обеих ног, катался на деревянной тележке и с самого утра курсировал между пивными ларьками. Мать зарабатывала мало, и жили они кое-как. Правда, дочь школу закончила без троек. Дальше дорога была одна – ремесленное училище да завод. Может быть, будь Андрей рядом, эта перспектива не приводила бы в отчаяние – так жило полгорода. Но сейчас сама мысль о вечно дымящем химическом монстре ужасала. И она надумала уехать. Навсегда. Правда, возникало серьезное препятствие – деньги.