Кукушкины слёзки (сборник) - София Привис-Никитина

София Привис-Никитина

Кукушкины слёзки

© Привис-Никитина С., 2017

© Обложка, Райберг С.

© ООО «Написано пером», 2017

Маленькие истории большой души

Женщина, которая пишет рассказы, понимает, что лучшие мужчины не из романов… (Е.Л.)

Те, кому выпало в империи родиться, действительно, часто выпадали: сначала в счастливое детство, потом в бледную с горящим взором юность, затем в осознанную до необходимости зрелость и в конце, как утверждал поэт, хотели встретить свой смертный час так, как встретил его товарищ Нетте. Если, конечно, не было других брутальных желаний. А у кого желания были иные, для того панорама достойной жизни открывалась двумя-тремя сортами колбасы, двумя-тремя видами водки, двумя-тремя видами на советскую действительность, а именно: видом на Кремль, видом – на портреты членов Политбюро и в-третьих, видом на происхождение видов.

И все же, пусть нам достанет мудрости перейти к СОФИИ…

Принято считать, что о феномене женской прозы критики заговорили в 90-х. Л. Петрушевскую, В. Токареву, Т. Толстую и Л. Улицкую давно обозвали классиками. А классики, как известно столпенеют. Так, в чем же феномен? В том, что женская проза четвертована этой четверкой?

Как говорил мне один знакомый часовщик: со временем даже время перестает стоять, оно измельчает нашу вожделенную Глорию Мунди (мирскую славу), оно разводит наши желания с нашими возможностями, онО пытается перенести нас из «время Оно» в реальную жизнь. Да, именно время предлагает нам замысел исповеданий. Но оно не властно над числами, с помощью которых мы определяем своё место в очереди за магическим кристаллом в литературе.

Признаюсь, привычку разогревать собственную эмоцию, прежде, чем, плеснувши краску из стакана, прочесть зовы новой русской женской прозы, мне тоже привило время. Не буду доказывать, что женская проза не стоит на четырех китихах, и что она совсем не такая плоская, как ее малюют. И все же, я попытаюсь, как говорил поэт, «смазать карту будня…»

Интернет и Фейс-бук привлекательны тем, что в их броуновском пространстве с завидным постоянством проявляются всё новые фейсы современной актуальной литературы. Закон перехода количества в качество в литературных снисканиях – абсурден, как гений Хармса. Но в аномально постоянном словесном поло-водье, переполняющем литературное русло, нет-нет, да и вынесет на фарватер большой прозаической реки какую-нибудь исключительную женскую фигуру.

Когда я впервые читал рассказ Софьи Никитиной «О превратностях любви и дружбе народов», в голове, почему-то, неотвязно звучала песня Леонида Осиповича Утёсова: «Ах, что такое движется там по реке, белым дымом играет и блещет металлом на солнце. Ах, что такое слышится там вдалеке, эти звуки истомой знакомой навстречу летят…» И мой проснувшийся внутренний слух, вдруг, начинал восстанавливать в памяти давно забытый припев: «Ах, не солгали предчувствия мне, да, мне глаза не солгали. Лебедем белым скользя по волне, плавно навстречу идёт пароход…». Теперь понимаю, почему звучала эта мелодия.

Лебедем белым скользя – ДА! Прозаик? – НЕТ!

В характеристике Софьи Никитиной (она же – Привис) слово прозАик звучит также моветонно, как про заИк. Звучит чуждо и неприемлемо. Писатель! (а не писательница!), Софья пишет эманацией, пишет, когда «… пальцы просятся к перу, перо к бумаге, минута – и…».

Да, Никитина-Привис не принадлежит к типичному сословию промоутеров призрачного женского счастья. Софья Никитина – женщина-баллада. Из-под ее пера выходят маленькие поэмы в суперской джазовой аранжировке. Жизненные коллизии, в которых живут, влюбляются, конфликтуют и совершают поступки герои ее локальных историй, не оставляют никаких сомнений в аутентичности происходящего с ранее пережитым самим писателем, наоборот, здесь ощущение явного авторского присутствия, но с мастерски исполненной импровизацией. Удивительная погружённость автора в причину конфликта героев рассказа, стройность сюжетной линии при многоплановой текстуре, сочность бытовой речи, а также удачное смешение языковых стилей, подчеркивают незаурядную авторскую универсальность. Великолепное чувство юмора, которое поднимает читателя над «свинцовыми мерзостями жизни», добавляет рассказам Софьи Никитиной, парадоксальной философской мудрости. Неожиданные иронические эскапады в диалогах персонажей настолько колоритны и точны, что позволяют автору избегать подробных характеристик героев повествования. Я не стану грузить читателя перечислением авторских достоинств. Они на виду и принадлежат текстам. Маленькие истории СОФИИ НИКИТИНОЙ-ПРИВИС сами творят судьбу большого писателя. Не сомневаюсь, что эта книга станет отличным подарком для каждого вдумчивого читателя.

О превратностях любви и дружбе народов

Ляля стояла в мутной волне человеческих тел, зажатая, как шпротина в банке.

Она не могла даже выпростать на свет свою потную маленькую ладошку, чтобы убрать с лица волосы, которые мешали ей видеть чужие людские спины, в которые чётко был впечатан её многострадальный курносый нос.

Постепенно кольцо вокруг её хрупкого тела начало слабеть, она почувствовала возможность глотнуть жаркого летнего воздуха. А потом волной её отнесло к дверям солидного красного университета, где были вывешены списки счастливцев из абитуриентов, скакнувших прямо в студенты этого самого университета.

Не обращая внимания на толчки, Ляля вскарабкалась на крыльцо волшебного здания и, подпрыгивая за чужими спинами, пыталась выхватить из списков свою фамилию.

И фамилия выпрыгнула сама ей навстречу! Да, это была её фамилия, её имя, её факультет, её судьба! Безграничное счастье, ощущение того, что судьба схвачена за хвост, а заодно и Бог схвачен за бороду, накрыло Лялю с головой.

Она ещё немного потолкалась, попрыгала у дверей, полюбовалась на свою фамилию, ставшую из обыкновенной вдруг какой-то очень значимой и бесспорно, знаменитой.

И наполненная счастьем до краёв, как дождевая бочка, помчалась на остановку троллейбуса. Скорее домой! К маме, папе и бабушке. К самым родным людям! К самым тем, кто не верил, что она поступит в такой престижный вуз, на такой популярный факультет.

А факультет был, действительно, «о-го-го»! Факультет журналистики – это вам не кот накакал! Это смелая победительная Ляля в деловом строгом костюме, разделывающая под орех больших и серьёзных дяденек и тётенек.

Она горда, независима, её ум быстр и зол, она умеет вести беседу и виртуозно выковыривать из человека сердце и печень! И всё это в тесном сплетении с прекрасным телом куртизанки и лицом феи! О! Сколько впереди блистательных побед, поверженных и коленопреклонённых мужчин и уничтоженных, побеждённых женщин!

А папа! Её хороший, добрый, но сильно местечковый папа: – Не ходи, доця, в журналисты, поступай на филфак, будешь деток учить русскому языку. Тебе это не по плечу!

«Вот тебе и не по плечу!» торжествовала Ляля, вдавливая кнопку звонка в косяк двери. На звонок вышла бабушка, сняла со звонка внучкину руку и спросила:

– А шо случилось? Шо ты звонишь, как на пожар? Я же иду!

– Бабушка! Я поступила! Мама! Папа! Ну где вы?

Первым выскочил папа в семейных трусах и без майки. Весь он был покрыт рыжими волосами, как мхом.

– Миша! Оденьте уже бруки, шо вы прямо я не знаю!

Миша выскочил, вернулся в «бруках». «Бруками» служили пижамные штаны в сине-белую полоску. Держались «бруки» на вызывающе-развратных подтяжках. Дополнялся аристократический наряд белой майкой, торчащий из неё рыжий мох казался ещё более ярким.

Счастливый переполох услышала из кухни мама. Но мама, примчавшаяся из кухни, производила впечатление дамы, вышедшей из салона красоты. Мама была просто «ах!», как хороша. Ни одна волосинка не выпадала из причёски, всё в домашнем её туалете было продумано до мелочей.

Мама была просто заграничная какая-то. Ляле за неё краснеть не приходилось никогда. Но любила всё же Ляля рыжего папу как-то не то, что сильнее, а просто легче и проще.

Ну а бабушка? Бабушка была вне обсуждений. Долго сидели за праздничным столом, обзванивали родных и знакомых, хвастались, восхищались. Короче: сплошные вздохи и междометия! Потом раздалось бабушкино:

– Рэбёнку нада кустюм!

– Ну что Вы говорите, мама? Лялечка одета, как куколка! Какой костюм? Ей ещё нет семнадцати лет!

– Сашенька! Она журналист, на минуточку, или где?

– Или где! Или где! – заверещала Лялечка.