Иной Сталин. Политические реформы в СССР в 1933-1937 гг. - Юрий Жуков

Юрий Жуков

Иной Сталин. Политические реформы в СССР в 1933–1937 гг

Введение

Последние пятнадцать лет подтвердили старую, оказавшуюся к тому же и непреложной, истину. Нравится нам это или нет, но Сталин прочно вошел в историю XX века как один из самых значительных политических лидеров мира. Доказательством тому служит простой, очевидный, неоспоримый факт. Число книг, статей, телепередач о Сталине, пусть и предельно негативных, созданных в последние годы, многократно превзошло написанное о нем при его жизни.

Приходится признать и иное. Теперь имя Сталина служит своеобразным символом одной из эпох нашей истории, для оценок ее, сегодняшних представлений о том, в чем же должны заключаться национальные интересы страны, какой она должна быть, как развиваться, каким курсом следовать. И потому-то имя Сталина столь широко используется в политической борьбе как приверженцами правящего ныне режима, так и оппозицией.

При этом все политики, вне зависимости от того, кем себя полагают — сталинистами или антисталинистами, дружно приписывают Сталину, ему одному и только ему, ответственность за все, что происходило со страной и в стране. Правда, сталинисты напоминают исключительно о положительных моментах, а антисталинисты излагают свой вариант прошлого, сплошь состоящего из недостатков и ошибок, насилия и преступлений. Все, сознательно или бессознательно, превращают Сталина в демиурга, единственного творца истории, ее движущую силу. Словом, занимаются мифотворчеством.

Мифы о Сталине далеко не новы. Первый, апологетический, начал слагаться еще в тридцатых годах, приняв законченные очертания к началу пятидесятых. Второй, разоблачительный, — вслед за тем, после закрытого доклада Хрущева на XX съезде КПСС. Он фактически явился зеркальным отображением предыдущего, просто превратился из «белого» в «черный», отнюдь не изменив своей природы.

С началом перестройки, одним из лозунгов которой стала гласность, казалось, пришло время отрешиться от прежних заблуждений, в том числе и от обоих мифов. Прежде закрытый для исследователей Кремлевский архив ликвидировали. Фонды его в конце 1991 г. начали передавать в Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории (РЦХИДНИ) — ныне Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ) и созданный тогда же Центр хранения современной документации (ЦХСД) — ныне Российский государственный архив новейшей истории (РГАНИ). Начали, но не довели дело до конца. Без огласки и каких-либо объяснений в 1996 г. были вновь засекречены важнейшие, ключевые материалы. Их надежно запрятали в так называемом архиве Президента Российской Федерации. Вскоре таинственная операция получила объяснение. Она, как выяснилось, позволила вернуть к жизни один из двух старых, изрядно обветшавших мифов.

Появились на свет, стремительно распространились, утвердились как «основополагающие» книги Д.А. Волкогонова, Р.А. Медведева, В.Д. Николаева, А.В. Антонова-Овсеенко и Л.Э. Разгона, статьи Ю.Н. Афанасьева, В.А. Коротича и Г.Х. Попова — людей, не скрывавших своей идеологической ангажированности, откровенной политической пристрастности. Неизбежно последовала и ответная реакция — столь же мифологизированные книги Р.А. Косолапова, А.Н. Голенкова, В.М.Жухрая, А.Т. Рыбина, Ф.Д. Волкова, В.В. Карпова и Ю.В. Емельянова, других, не менее тенденциозных авторов.

Никто из них не отважился сказать правду: нам, как и прежде, неизвестна, недоступна во всей своей полноте совокупность материалов, которая и должна называться личным фондом Сталина. А потому сегодня и не может быть речи о создании его исчерпывающей, всеохватывающей политической биографии. Но, несмотря ни на что, необходимо сделать первый шаг для ее подготовки. Для начала постараться выяснить, почему же именно Сталин, а не Троцкий, Зиновьев или Бухарин, вышел победителем из схватки за лидерство в партии, стал общепризнанным лидером страны, выразителем ее чаяний и надежд.

Разумеется, пока можно лишь подойти к ответу на существующие многочисленные принципиальные вопросы, и прежде всего на основной: к чему стремился, чего добивался Сталин всю жизнь? Только лишь бесконтрольной власти? И еще на один вопрос, не менее значимый: скрывал ли он свои замыслы, цели или же действовал открыто?

Отнюдь не претендуя на законченность и потому бесспорность, отважусь только на одно: уйти от обеих предвзятых точек зрения, от обоих мифов; попытаться восстановить старое, некогда хорошо известное, а теперь старательно забытое, решительно незамечаемое, игнорируемое всеми.

Глава первая

…Откажемся от проторенного пути. Не станем останавливаться на детских и юношеских годах Сталина, ибо они ничего не дают для понимания его взглядов, мировоззрения, сложившихся позже. Здесь интересна разве что учеба в семинарии, да и то постольку, поскольку породила его своеобразную риторику: построение статей и речей в катехизисной форме вопросов-ответов. Да еще дидактичность — сознательное многократное повторение объяснений сложных проблем в чуть ли не примитивной форме, единственно доступной неграмотному не только политически населению.

Довольно долго Сталин весьма трезво оценивал себя, свои способности и возможности. Во всяком случае, полтора десятка лет революционной деятельности терпеливо занимался обыденной, рутинной работой и довольствовался скромным положением одного из сотен или тысяч функционеров, притом всего лишь провинциального масштаба. Он даже не пытался доказать товарищам, что претендует на какую-либо иную, более высокую, значимую роль. С первой серьезной работой — «Марксизм и национальный вопрос» Сталин выступил лишь в 1913 г., когда признанными теоретиками марксизма в России считались Плеханов, Ленин, Троцкий, Зиновьев. Незадолго до этого он побывал делегатом на Таммерфорсской конференции, Стокгольмском и Лондонском съездах и был кооптирован в члены ЦК РСДРП большевиков.

Заявив о себе как о теоретике, Сталин сумел проявить оригинальность воззрений: предельный прагматизм — мышление категориями отнюдь не планетарными, стремление уйти от абстрактных построений, встав на твердую почву российской действительности. И способность выделить лишь на первый взгляд второстепенную проблему, разглядев в ней далеко не последнюю роль для ближайшего будущего.

Обратившись к национальному вопросу, Сталин попытался решить ту конкретную задачу, которая, по его мнению, должна была существенно повлиять на судьбы России. Этим он определил себя скорее как государственный, нежели партийный деятель. Основываясь на детальном знании положения на сверхмногонациональном Кавказе, Сталин пришел к неординарному выводу. Прежде всего, полагал он, необходимо обеспечить целостность страны и лишь потом намечать пути ее экономического, политического и культурного развития, искать оптимальные только для нее пути прогресса.

К национальному вопросу Сталин обратился, очевидно, потому, что стремился найти альтернативу процессам, отчетливо проявившимся уже в годы первой русской революции, а именно зародившимся и крепнувшим на окраинах чисто национальным формам борьбы с самодержавием, способным на следующем этапе развития событий превратиться в мощные центробежные силы; привести к распаду империи, к отделению от нее Польши и Финляндии, Прибалтики и Украины, Закавказья и Средней Азии; оказаться тем непредсказуемым результатом новой революции, которую и ставили своей целью большевики.

Сталин, судя по всему, учитывал не только многонациональность, но и многоцивилизационность России, а в многоукладности видел не только союзника революции, но и ее противника. Пытаясь найти возможный выход из порочного круга, он предложил единственный, по его мнению, вариант решения национального вопроса, попытался совместить трактовку марксизмом права наций на самоопределение с необходимостью сохранить целостность страны, отказаться как от нереальной от культурной автономии, на чем настаивали многие лидеры большевизма. Сталин объявил себя сторонником промежуточной позиции — уже исторически и экономически сложившихся многонациональных областных автономий.

«Единственно верное решение, — писал Сталин, — областная автономия, автономия таких определившихся единиц, как Польша, Литва, Украина, Кавказ и т. п.»[1]. Он объяснил преимущества именно такой структуры административного деления: «Она не межует людей по нациям, не укрепляет национальных перегородок — наоборот, она ломает эти перегородки и объединяет население»[2]. И именно отсюда Сталин попытался вывести свое определение понятия «нация». Вслед за тем он заявил о невозможности абсолютизировать права наций на самоопределение, счел необходимым значительно ограничить их, подчинив общегосударственным интересам. Право на самоопределение, отмечал Сталин, возможно только тогда, когда оно «не попирает… прав других наций»[3]. Иными словами, он настаивал на отказе от того права на самоопределение, которое провозглашалось марксизмом и которое всего пять лет спустя в соответствии с планами Антанты, при поддержке президента США Вудро Вильсона, легло в основу Версальского, Сен-Жерменского и Трианонского мирных договоров и стало основанием Версальской системы. Это способствовало появлению отнюдь не моноэтнических Чехословакии и Югославии, а также лимитрофов — Польши, Финляндии, Эстонии, Латвии и Литвы, то есть той системы, открытым оппонентом которой Сталин оставался вплоть до середины 1941 г.