Мария в Заповеднике - Александр Пиллаев

Александр ПИЛЛАЕВ

МАРИЯ В ЗАПОВЕДНИКЕ

(Маленький роман)

В.КЕРИМОВУ

«И Дарвин прав, и евреи правы. Часть людей действительно произошла от согрешившего Адама, а другие и в самом деле произошли от несогрешившей обезьяны».

– Лев Шестов.

ГЛАВА I

Вопрос не в том, спускались ли к нам боги на Землю, а в том, – что здесь делали мы. Если и теперь еще вышколенный Цивилизацией человек не в силах вынести одной только искры божьей (в другом), то не трудно вообразить, с каким именно чувством наши дикие предки, эти двуногие твари, могли воспринять зрелище, например, целокупной богини, вид спереди, в полный рост. Вопрос, следовательно, – либо плод запретен и сладок, либо он... недоступен и ненавистен!

Главный техник Станции Пер, оператор Йоцхак Смоленскин и офицер безопасности Дермот Уэлш спустились вниз по шоссе на север от столицы Большой Империи в правительственный Заповедник вместе с Министром и его свитой для одной недели отдыха и охоты – если верить официальным сообщениям газет; моралисты из Цивилизации долго еще будут пускать отравленные стрелы критики и негодования в адрес Станции и ее заслуг, но ведь даже цивилизованному моралисту никогда и не подняться выше каких-нибудь приземленных ценностей на точку зрения – богов.

Заповедник на подступах загромождали полосатые шлагбаумы, у которых охрана была, в общем, безоружна, хотя и наряжена в военную форму – лишь безобидный штык-нож на поясе нарушал эту боевую невинность, но солдаты могли вытаскивать его из ножен только для чистки и полировки, чтобы сверкала сталь, – применять в бою нож солдат, не дай бог, никто не учил. Выходец из России, Пер (сложная техника Станции вынуждала аборигенов пользоваться для обслуживания связи с Большим Конгрессом услугами иностранных специалистов), любил поговорить на этот счет в том смысле, что зрелище безоружных солдат подтверждает именно версию о неустойчивости и зыбкости данной политической популяции, хотя внешне, может быть, она производит впечатление закоснелой и неподвижной. Если правительство не может уже вполне положиться на психику военных, охраняющих Заповедник, – утверждает Пер, – значит, самое время для Цивилизации благополучно пожрать культуру Большой Империи как очередную со времени появления человека на Земле.

...Министр и свита третьи сутки не расставались с охотничьими ружьями и даже в испуге палили по шевельнувшимся на ветру кустам: и все потому только, что преступно раненый и недобитый охотником медведь мучительно бродил теперь здесь где-то близко по Заповеднику.

Говорили про облаву шепотом (медведи почитались у аборигенов за свое обитание в дебрях – монахи!). Поэтому облава готовилась натурально как заговор. Так ведут себя дети, для которых время течет лишь в грядущей минуте. Так ведут себя дикари. Так отличаются от Цивилизации – культуры: цивилизованный человек погребает друзей своих как должное; культурный же обязательно устроит из этого шествие и истерику. Белые бы шума не подымали. Добить раненого зверя ведь не есть уже строго охота, и если так, то специфика требует уже известной – бездуховности и бездуховнокультурности.

Пер заподозрил в облаве каверзу. Впрочем, это была его обязанность как главного техника, предвидеть опасности, и он умел их распознавать далеко впереди – или позади? – если верить утверждению оккультистов, что время, на самом деле, течет вспять. Благодаря только проницательности Пера Персонал Станции вовремя унес ноги из этого чумного района, из этого взбесившегося Союза в Южном Полушарии, где они работали в последний раз прежде своего появления здесь, в Большой Империи, и где (не по их вине) началось вдруг массовое самоистребление аборигенов методом особо энергетических молитв... Итог? Район закрыт на двадцать лет на карантин и только после специальной дезинфекции сможет войти туда Цивилизация со своими намерениями и фирмачами. В качестве профилактики и наказания Персонал был временно отстранен от работы с культурами... А ведь все шло так хорошо, по отработанному плану трехпоколенной ассимиляции аборигенами человека, с сохранением некоторых допустимых и приемлемых для Цивилизации местных обычаев и культур (в гуманитарных целях); этнос, по оценкам экспертов из офиса планирования, не был тупиковым...

– Что это они все вооружились? – сказал Пер.

Йоцхак и Уэлш посмотрели внимательно на своего специалиста. Персонал без дела томился в Домике, отведенном для них неподалеку от Резиденции Министра. Домик был с удобствами, как для гостей правительства. Министр имел слабость брать с собой Персонал даже на короткий отдых в Заповедник, чтобы была возможность срочно говорить с секретарем Большого Конгресса в любое время дня и ночи.

– Странно, что нас не пригласили на облаву, – согласился Йоцхак в тон главному технику. – Это мало походит на охотничий кодекс, иностранцев обычно не допускают к священным действиям, хотя табу лежит именно на участии – посмотреть культ со стороны мало возбраняется, но они даже наблюдать не пригласили! Пожалуй, Пер, как всегда, прав – наши индейцы опять собираются нашкодить...

– Медведя ранили три дня назад, в день приезда Министра в Заповедник, и за это время зверь будто бы успел подрать кухаркину дочку, но кто ранил медведя – неизвестно, и никто еще не видел этой кухаркиной дочки, или хотя бы... слез самой кухарки, – сказал Пер.

– Я чувствую, как по Домику витает мысль пойти последить за облавой тайно, – вмешался в разговор Дермот Уэлш, – и этим лазутчиком, разумеется... быть мне.

– Есть возможность пощадить твою, Уэлш, щепетильность, – сказал ему оператор Йоцхак насмешливо, – я могу снять информацию со спутника, мы будем знать, в каком углу Заповедника бродит зверь с поврежденным эфирным телом, и тебе не придется ползать под деревьями, выслеживая дикарей. Мы просто пойдем туда погулять...

– Они даже у Резиденции в испуге палят по кустам. Такая прогулка под жаканами на медведя будет небезопасной, – сказал Пер.

Уэлш и Йоцхак замолчали. Пер подошел к открытому окну, за которым гуляли, качаясь на ветру, зеленые ветки березы.

– Люди Прокурора, – сказал он, – поселились со своим патроном где-то в районе Усадьбы и тоже готовятся к облаве, но они идут отдельно, не со свитой Министра, и даже – они будут заходить с разных сторон, разделившись именно по этому странному принципу: Министр – с севера, Прокурор – с юга... Не может быть, чтобы они разделились случайно, – сказал Пер, помолчав. – Боюсь, медведь – не главная цель охоты

– Пер! – вскричал Йоцхак Смоленскин вдруг кукольным голосом, – а не ждешь ты Красную Шапочку и злого волка? Уж очень вглядываешься ты в лес за окном...

Со стороны Резиденции послышался шум и бодрые возгласы. Несколько человек высыпали на площадку перед парадным. В них можно было узнать охотников по костюмам, а по лицам и голосам, – свиту Министра. Все традиционно упитанны и розоволицы, словно сошли со страниц восточных сказок, в которых персонажи делятся на худосочных бедняков и толстых богачей, но только толстота их была рыхлой и болезненной, а не той, подбитой и жизнедеятельной, о которой всегда утверджают противники макдональдсов.

Незаметно и демократически вышел из дверей и соскочил с крыльца пожилой, гладковыбритый господин, которому двое из свиты сразу подали дорогое английское ружье, вынутое из футляра и пославшее в пространство вокруг себя ощущение высококачественной стали и сбитости формы. Господин перекинул ружье из одной руки в другую и любовался секунду.

– А вот и сам Шенк.

Пер отпрянул от окна и на миг задумался.

– Если охотники пройдут невдалеке от Домика, можно будет заговорить с Министром!

Пер быстро опустился на четвереньки перед топчаном у стены, запустил под него руки, потянул оттуда что-то тяжелое и выволок на свет плоский короб, какие бывают в домах под кроватями почти всюду, где в семьях есть дети: короб был наполнен блестящим и разноцветным барахлом.

– Мне кажется, главный техник злоупотребляет игрушками, – обратился Йоцхак к Уэлшу. – Еще и месяца не прошло, как Министру были подарены кубики из искусственного золота.

– Между прочим, он отослал их своей сестре в деревню, – сказал Уэлш. – Теперь прессе большое послабление из-за кризиса, они писали про эти кубики и эту сестру. Министр задабривает ее и балует, чтобы она оставалась в деревне. Ему кажется, что его родня так будет выглядеть со стороны демократичнее.