МИССИОНЕР - Евгений Кабанов

Евгений Кабанов

МИССИОНЕР

От автора

Роман "Миссионер" был написан в январе – апреле 1995-го года, а в ноябре того же года права на его издание приобрело одно очень серьёзное московское издательство, и даже выплатило мне аванс. Был сделан набор текста, но роман так и не был издан по разным причинам, одной из которых явилось то, что издательство, занимающееся исключительно выпуском серьёзной классической литературы, в принципе не издаёт современников. Почти одиннадцать лет роман пролежал без движения, пока я не надумал написать по нему сценарий фильма. Во время работы над сценарием родились новые сцены, были расширены либо изменены некоторые эпизоды, а также была дописана развязка всей истории. И в апреле – июне 2006-го года была написана новая, окончательная, редакция романа с учётом этих поправок и дополнений, которая получилась раза в полтора более объёмистой, чем первоначальная.

Роман на сто процентов синкретический по определению, так как в нём можно найти и "одновременное присутствие различных идейно-художественных тенденций"; и "нерасчленённость, характеризующую неразвитое состояние… искусства на первоначальных стадиях человеческой культуры, когда музыка, пение, поэзия, танец не были отделены друг от друга"; и "смешение, неорганическое слияние разнородных элементов"… Кроме того, в романе серьёзное соседствует с комическим; герой то и дело из настоящего героя превращается в жертву, или же на время даже в антигероя; сцены общественно-политические перемежаются эротическими, также неоднозначными в смысле подачи – от ёрнических до предельно чувственных… Читатель не раз столкнётся с такими сюжетными поворотами, с поступками героя, которые ему покажутся непривычными, нелогичными, а то и просто немыслимыми с точки зрения здравого смысла, общепринятой морали и устоявшихся правил и традиций.

Наибольшие нарекания, наверное, вызовут предельно откровенные эротические сцены, которых в романе довольно много. Появление их совершенно оправдано, так как отправной точкой для всей истории послужила крылатая фраза "у нас в СССР нет никакого секса". И хотя в романе она прозвучала на четыре года раньше, чем в знаменитом телемосте (кстати, по утверждению её автора, вырванная из контекста), суть от этого не меняется – она могла прозвучать и за десятки лет до того. Вот я и задался целью показать, как у нас нет секса. Кроме того, нужно было оправдывать ожидания того, что герой действительно один из самых гиперсексуальных парней США (ну не могли же цээрушники ошибиться!). А ещё мне приходилось сталкиваться с таким недоумением: как, мол, герой сможет проявить свою сексуальность в деревне? Ну привык народ, что, если судить по современной литературе, секс есть только в городе, преимущественно в среде обитания всякой элиты – бизнесменов, олигархов, политиков, богемы… Поэтому я коснусь этой темы чуть подробнее. Начнём с определений.

Эротику разные источники определяют либо как "психологические аспекты сексуальности, её развития и проявления в общении, моде и искусстве", либо как "половую чувственность, повышенный, иногда нездоровый интерес к сексуальным проблемам"… Вопрос вот только в том, что считать повышенным интересом, что – нездоровым, и, вообще – где начинаются сексуальные проблемы.

Теперь посмотрим, что такое порнография. А порнография, опять же в соответствии с различными источниками, это либо "непристойное, вульгарно-натуралистическое изображение или словесное описание полового акта, имеющее целью сексуальное возбуждение", либо "откровенное описание сцен разврата, отрасль литературы, рассчитанная на низменно-чувственные инстинкты и вкус", либо "вульгарно-натуралистические непристойные изображения половой жизни в литературе…"… Причём ко второму определению есть дополнение, что "порнографию не следует смешивать с натурализмом, с серьёзным изображением порока без возбуждающих пикантных подробностей". Я не буду заострять внимание на том, что это в некоторой степени противоречит третьему определению. Мне просто интересно, как же, в свете подобных определений, бороться с этим пороком, если не вникать в его "пикантные" корни, в те тонкости, которые его порождают, и которые им движут? Но это так, к слову. Я просто хочу сказать со всей ответственностью и предельно искренне, что я не задавался целью ни сексуально возбудить читателя, ни затронуть его низменно-чувственные инстинкты и вкусы, ни специально изобразить половую жизнь вульгарно-натуралистически. У меня, как и у любого автора, была только одна цель – так описать действия, их мотивацию, чувства и переживания героев, чтобы они стали понятны читателю. И уж если они возбуждают в читателе те чувства, которые соответствуют описываемой ситуации, значит, автор не зря старался – ему удалось затронуть душу читателя, а это и есть главная цель. А уж какие инстинкты и вкусы затрагиваются, и что возбуждается, это уже дело каждого конкретного читателя. У одного возбуждается интерес к жизни во всех её проявлениях, у другого – праведный гнев на автора… К тому же я противник насилия – не хочет кто-то возбуждаться, пусть не читает. Дело вот только в том, что жизнь такая штука, что не заканчивается на пороге спальни. Я искренне недоумеваю, почему можно (без риска быть обвинённым в создании и распространении порнографии) описывать сцены насилия, убийства, страдания и переживания умирающего и убийцы, но нельзя касаться истоков всего живого на земле, к чему, без сомнения, относится секс.

Несколько слов о том, к какому направлению отнести роман. Это реалистическое произведение, но, опять же – в расширенном, синкретическом, толковании. Тут и натурализм, и примитивизм, и сентиментализм… Я бы назвал это одним словом – прареализм, то есть, пращуровский, или, если хотите, правдивый реализм. В нём герой, как я уже упоминал, не останавливается на пороге спальни, а идёт до конца, до самых глубин. Как в жизни. Ведь если человек в жизни занимается сексом просто механически, не возбуждаясь, то, что это тогда за секс? Да и возможен ли он вообще? Вот и получается, занялся муж с женой сексом, получил удовольствие, отвернулся к стене и захрапел. А она, бедная, покрутится, покрутится, и идёт в ванную, чтобы самой как-то извлечь это удовольствие для себя. Да это ещё хорошо, что в ванную, а то – к любовнику… А муж к проститутке… А дальше, разоблачение предательства, трагедия, нередко и самоубийство… А если взглянуть на всё это по-новому? Может, удастся избежать всех этих несчастий?

Ну и последнее. Истоки всего, что вы прочтёте в романе "Миссионер", вы найдёте в народном творчестве. Мне приходилось слышать, что это "народный роман". И это истинная правда. Не зря я использовал в нём и такой жанр народного творчества как частушки, и такой широкий пласт фольклора как анекдоты. Кстати, анекдоты используются в романе не шутки ради, а чтобы показать, что та или иная конкретная ситуация имеет народные корни, либо углубить и представить более широко тему, либо заложить основу для последующих ситуаций. В общем-то, по большому счёту, и сам роман является большим анекдотом. Или, если хотите, сказкой. Во всяком случае, в нём есть много общего с русскими заветными сказками, собранными Александром Афанасьевым… Надеюсь, что его не скучно будет читать.

Все имена, фамилии, прозвища, а также некоторые географические названия в романе – вымышленные. Так что, если кто-то сталкивался с ними в жизни, прошу считать это случайным совпадением.

Глава I

До отправления скорого поезда Москва-Одесса оставалось несколько минут. Несмотря на то, что плацкартный вагон, в котором оказался Аполлон, как водится на железных дорогах Советского Союза, рассчитан на 54 места, даже с закрытыми глазами можно было определить, что пассажиров в наличии было почему-то раза в два больше. Во всяком случае, когда, преодолев завалы узлов и чемоданов, получив под рёбра и по заднице с полдюжины пинков и толчков, наслушавшись удивительных, зачастую совершенно новых для своего ещё не привыкшего к нелитературной русскоговорящей среде слуха речевых оборотов от тех, кому сам в свою очередь умудрился – не по злому умыслу, конечно, а по объективной необходимости – наступить на концы нижних конечностей, Аполлон добрался, наконец, до своего купе, то увидел, что из нагромождения неодушевлённых объёмистых предметов торчат уже шесть вполне одушевлённых голов. Время приближалось к полуночи, освещённость же в вагоне была весьма скудная, поэтому детали этих самых голов поначалу разглядеть было невозможно. Да было совсем и не до того. Аполлон подсознательно осознал, что попытки членовредительства, предпринимаемые суетливыми пассажирами по отношению к нему, совсем не умышленные, и на каждый пинок локтем либо коленкой в пах или в солнечное сплетение поворачивался и, превозмогая боль, вызванную сим физическим дискомфортом, с вымученной, но искренней ослепительной улыбкой повторял: