Годы — не птица - Николай Алексеевич Фомичев

Годы — не птица

РАННЕЙ ВЕСНОЙ

Заканчивая институт, Владимир мечтал попасть на великую стройку, в любой район страны, но непременно на великую. Но… человек предполагает, а комиссия — распределяет, и его назначили на строительство деревянных мостов местного значения на Урале. Отдохнув немного дома, в Саратове, в прескверном настроении поехал он в начале марта на место, в дорожный трест, там оформился и вместе с оказавшимся здесь же ближайшим своим начальником, прорабом Салмановым, отправился на объект, в деревню Митино.

Весь день они ехали в самосвале по белой, дымящей поземкой степи, и Салманов, немолодой уже, с устало сдвинутыми бровями, рассказывал Владимиру про мост, что строят в Митино и где сейчас заканчивали бойку свай, про состояние дел в своем прорабстве и даже помянул про «узкие места», среди которых были главными разбросанность объектов (он строил восемь мостов на территории трех районов) и острая нехватка мастеров.

— Вы первый инженер на моем участке, — добавил он, устало улыбнувшись, — и я надеюсь, что станете правой моей рукой.

Владимир молча слушал, кивал для приличия головой и обреченно думал, что на постройке деревянных мостов делать инженеру нечего и что попал он в этот трест как кур во щи…

Уже поздно вечером, продрогшие, голодные, добрались, наконец, до деревни, точнее — хутора дворов в пятнадцать, и остановились у большой избы с неярко освещенными оледенелыми окошками.

— Жду в пять утра! — крикнул Салманов шоферу, вслед за Владимиром выбираясь из кабины, и захлопнул дверцу.

Самосвал загудел, стрельнул мотором и покатил, скользя светом фар по плетням и сугробам.

Поднялись на морозно хрустящее крыльцо, смахнули голиком снег с валенок, вошли в темные сени. Нашарив ручку, Салманов отворил дверь, и они шагнули через порог, впустив морозное облако.

Избу освещала подвешенная между столом и русской печью лампочка под жестяным абажуром, от которого на потолок и верхнюю часть стен падала густая четкая тень. За столом сидели два парня, оба коротко стриженые, оба плечистые, один в солдатской гимнастерке, а другой — в ярко-синем свитере с белым оленем на груди. От громадной миски, стоявшей посреди стола, валил пар, разнося по избе запах ухи.

У печки, сморщив красное от жара лицо, хлопотал седой сухопарый человек в темном фартуке. Он обернулся на стук двери, вытирая о фартук обнаженные до локтей жилистые руки, удивленно проговорил:

— Василь Василич, никак, пожаловал.

— Пожаловал, Гаврилыч, да только на ночевку. — Салманов прошел вперед, поздоровался со всеми за руку. — Утром в Решетиху укачу, мост госкомиссии сдавать… А вам вот мастера привез: инженер Кораблев, Владимир Борисович.

— Добрый вечер, — сказал Владимир и подул в озябшие кулаки.

— Ужинать с нами. — Гаврилыч шагнул к залавку, положил на стол две цветастые деревянные ложки.

— О! Горячего с удовольствием, — оживленно заговорил Салманов, вешая у двери полушубок. — Пообедать-то некогда было, в трестовском буфете закусили с Владимиром Борисовичем — и ходу… А жена ждала, что заеду, пироги с утра стряпала… — Вытащив из рюкзака пачку газет, он бросил ее на лавку: — Свежие… И там же Гаврилычу письмо из дома.

Умылись, сели за стол. Салманов попробовал бульон, довольно крякнул:

— Ершовая?

— Ершовая. Прокофий наловил, постарался. — ответил Гаврилыч и слегка кивнул на парня в гимнастерке, скуластого и на вид угрюмого.

— Хорошо клюет? — спросил его Салманов.

— Нормально, — буркнул Прокофий.

— Не дуром клюет, — добавил Гаврилыч. — Вчера часа два, не более, Прокофий рыбалил, а приволок пару щук четверти на три да ершей кило два. Не иначе — к ранней весне, рыба тепло рано чует.

— А как на мосту дела? К паводку успеете сваи забить?

— Поспеем… Десять свай осталось… Думаю, ден за шесть, за семь управимся.

— Жмите, жмите, хлопцы, пока лед стоит.

— Василь Василич, а с копром чё делать, когда все сваи забьем? — спросил парень в свитере, который посматривал на Владимира искоса и с насмешливым любопытством. — Вас дожидаться или как?

— С копром? — Салманов на мгновение задумался, потом спросил, обращаясь к Владимиру: — Вы знакомы с демонтажем металлического копра?

Его вопрос застал Владимира врасплох и, из боязни оказаться профаном в глазах рабочих, он сказал, что знаком, хотя устройство копра знал лишь из курса строительных машин, а в работе его никогда не видел.

— Ну и отлично, — обрадовался Салманов. — Дело в том, что копер собирали слесари, а для хлопцев такая машина в новинку, они пока только сваи забивать научились… Так что командовать разборкой вам придется.

— Ничего, разберем, — пробормотал Владимир, чувствуя, что краснеет.

— Но вообще дней через пять я сам постараюсь быть здесь, — сказал Салманов.

Гаврилыч поднялся, проворно убрал со стола, поставил сковородку крепкозапеченного картофеля, приготовил чай.

Салманов, некоторое время с улыбкой рассматривавший парня в свитере, вдруг спросил, с хрустом разломив картошину:

— Ты куда же это, Иван, нарядился? Уж не сватать ли?

— Жениться — не чихнуть, можно и погодить, — ухмыльнулся набитым ртом Иван и, прожевав, повернулся к Прокофию: — Пойдем, а, Прош?..

Прокофий, не глядя на него, негромко, но твердо бросил:

— Сказал же нет. Что пристал?

Иван махнул рукой и пошел к дверям, скользнув по стене громадной тенью. Нахлобучил на затылок белую пушистую шапку, накинул на плечи полушубок и, пнув валенком дверь, ушел.

— Теперь до утра, почитай, — разливая чай, сумрачно сказал Гаврилыч.

— Кому что, а парню — девка, — улыбнулся Салманов.

От чая, от того, что пришлось соврать, Владимиру стало жарко, он распахнул пиджак и распустил галстук.

— Вы отколь же сами-то? — прихлебывая чай и глядя из-под седых бровей на Владимира, спросил Гаврилыч.

— Из Саратова.

— Сразу с института или как?

— Сразу… По распределению.

— Не работали еще, стало быть?

— Как не работал! Мост через Волгу строил, на практике…

— Давай спать, Борисыч, — зевая, предложил Салманов, и они прошли в комнату, в которой были две койки и небольшой стол, застланный пожелтевшими газетами. — Гаврилыч подъем рано играет, армейскую любит дисциплинку… Ложись на ту…

Едва раздевшись, он тяжело повалился на кровать, поворачиваясь на бок, громыхнул сеткой и уже невнятно договорил:

— Толковый он мужик, хотя и грамотешки маловато… Советуйся с ним, не подведет…

Погасив свет, Владимир забрался под колючее шерстяное одеяло и закрыл глаза, но уснуть долго не мог, мучаясь от того, что соврал, и гадая, как выйти из этого положения.

В шесть утра, разбуженный тревожными звуками губной гармошки, Владимир поднялся, невыспавшийся, с тяжелой