Кивиток - Виссарион Сиснев

Виссарион Сиснев

Кивиток

Рассказ

Короткопалые руки старого Язепа, протиравшего за стойкой длинные пивные бокалы, замерли, клочковатые белесые брови медленно поползли вверх.

— Кивиток? — изумленно переспросил он сына.

— Ну да. Не слыхал? — спросил Эвальд, сдерживая улыбку: очень уж комично умел удивляться старый Язеп. Верно, поэтому так любят рассказывать ему свои истории моряки, бросившие якорь в лондонских Соррей-доках.

Полотенце и бокалы снова пришли в движение над обитой линолеумом стойкой.

— Ерунда какая-то, — пробурчал Язеп, явно не желая признавать себя в чем-то неосведомленным. Недаром он часто повторял, что в любом портовом баре можно набраться большей мудрости, чем в парламенте: сюда она стекается со всех морей и океанов, со всего света. Прежде всего он, конечно, имел в виду самого себя — Язепа Эджуса, хозяина «Бривибаса», известного каждому аборигену Соррей-доков.

— Да нет, — возразил Эвальд, — тут, наверно, что-то есть. Джонни начал толковать, да не кончил, язык уже не ворочался.

— Джонни... — презрительно усмехнулся Язеп. — Этот добром не кончит, помяни мое слово, парень. Джонни, видишь ты! Латышское имя его уже не устраивает.

— Разве его по-другому зовут? — пришел черед удивляться Эвальду.

— Янис его зовут, Янис Эйсмонт, вот что. Отца его тоже так звали: Янис. Вторым помощником служил на президентской яхте. Джонни... Латыш везде должен латышом оставаться. Нет, этот добром не кончит... — Язеп в подтверждение стукнул бокалом о стойку и испуганно поднял его к глазам: не треснул ли? Успокоившись, снова заворчал: — Человек должен думать про черный день. Что бы я сейчас делал, если бы не думал о нем там, в Риге? А этот как из рейса — так в пивную. Вот увидишь, откроем — он первый у дверей будет.

Эвальд засмеялся.

— Так не пускай его. Или установи ему норму.

— Еще чего! Если хочет спиться, так пусть лучше у меня.

Эвальда покоробили эти слова отца, ему вовсе не хотелось, чтобы Джонни спился. Они, правда, не были друзьями, но случайно разговорились месяца два назад, когда загорелый Джонни вернулся из тропиков. Почему-то с ним Эвальд чувствовал себя легко, не то что с другими земляками, осевшими в этих местах.

Вчера Джонни последним уходил из «Бривибаса», держась за стены, и Эвальд пошел проводить его, чтобы тот не свалился в канал. Джонни снимал комнатушку у какой-то старухи. По дороге он часто останавливался, обнимал Эвальда за плечи и все пытался что-то втолковать ему. Пьяное бормотание моряка разобрать было трудно, но один раз он высказался почти связно.

— Кто ты? Нет, кто я? — во весь голос вопрошал Джонни. — Кивиток. Эго ясно? Кивиток. И ты тоже. И старый Язеп — тоже кивиток.

Дальше Эвальд ничего понять не мог.

— Пора открывать, — прервал его воспоминания отец.

Эвальд вытер последний столик, снял пластиковый фартук и отодвинул тяжелый латунный засов. После этого он занял место рядом с отцом, за стойкой. Искоса поглядывая на него, представил самого себя лет через двадцать: такой же обтянутый коричневым вязаным жилетом животик, как у старика Язепа, такая же полированная лысина с начесанными на макушку прядками, обвислая нижняя губа, придерживающая гнутую трубку. «Светлого эля, сэр? Минутку! Привет, Гунар, старина! Как всегда, датского лагера? Держи, дружище! Благодарю, дела идут пока не худо». От этой картинки стало до того не по себе, что Эвальд даже передернулся. Тоже перспектива для человека, наизусть знающего всего Райниса!

— Хочешь на пари, этот Джонни сейчас явится, — опять отвлек его голос Язепа. Что и говорить, Язеп Эджус неплохо знал своих постоянных посетителей. Он едва успел произнести последнее слово, как массивная дверь «Бривибаса» отворилась, пропуская немного сутуловатого, темноволосого мужчину в сером костюме из хорошей ткани, но помятом и в пятнах. Оглядев бар — глаза у него были посажены так глубоко, что не сразу различишь их цвет, — он вперевалку подошел к стойке и уселся на высокую табуретку.

— Приветствую вас, хранитель огня свободы[1], — обратился он к Язепу без всякой видимой причины насмешливым тоном. — Привет, Эвальд!

— Здравствуйте, Джонни, — вежливо и добродушно отозвался Язеп. — Как всегда, джин и тоник?

— Как всегда, двойной джин и тоник, — распорядился Джонни и подмигнул Эвальду. — Спасибо за выручку. Без тебя мне бы ночевать на дне канала.

Эвальд махнул рукой — о чем говорить!

Язеп поставил перед Джонни стакан с джином и поинтересовался:

— Что слышно, Джонни? Вы ведь вчера из рейса?

— Да, притопали. А новостей на свете много. — И он отхлебнул большой глоток.

После второй порции джина моряк как-то сразу помрачнел и перестал обращать внимание на кого бы то ни было. Уставившись в одну точку над полкой с бутылками, он медленно прихлебывал свой джин.

Бар постепенно наполнялся, и Эвальду было не до Джонни, но, заметив, что тот приближается к вчерашнему состоянию, Эвальд подошел.

— Джонни, может, хватит на сегодня?

— Что значит на сегодня? — пьяно осклабился Джонни. — А что такое завтра? Ты знаешь? Я — нет. Жизнь бывает только сегодня, учти, приятель. Тебе сколько, двадцать три? А мне тридцать семь, и меньше уже не будет. Нет, — он сокрушенно покачал головой, — не будет.

Эвальда окликнули, он отошел и больше уже не пытался останавливать Джонни.

Все было, как обычно, в этот вечер в баре «Бривибас». Точно так, как было каждый вечер за те четыре месяца, что прошли после появления Эвальда в отчем доме. Среди тех, кто сидел за дубовыми продолговатыми столиками или стоял, опершись на стойку, было несколько латышей, которых Эвальд уже знал. Все они работали в доках, не очень жаловали старого Эджуса, приехавшего в чужую страну не с пустыми руками, но считали своим долгом посещать бар, который содержал их земляк.

Внешне эти люди ничем не отличались от англичан — такие же светловолосые, угловатые, одетые в пиджачные тройки или толстые свитеры.

Время от времени люди за столиками оставляли свои стаканы и направлялись в тот угол, где играли а «дартс». Когда остроконечные стрелки бросали в мишень латыш и англичанин, наблюдающие подбадривали игроков: латыши — своего, англичане — своего, но сдержанно, так, чтобы не обидеть другого игрока.

Посетители, за исключением двух-трех таких, как Джонни, были семейные, солидные люди, знающие, как тяжело достаются фунты и шиллинги. Они часто приходили в бар с женами. Бар отца был для них чем-то вроде клуба, где можно встретить приятелей и обсудить все новости или сыграть на две пинты эля в «дартс». Редко кто из них напивался.

Нет, пожалуй, сегодняшний вечер кое в чем отличается от других. Меньше свитеров, больше костюмов, причем хорошо отутюженных. И разносить Эвальду приходится в основном не пиво, как вчера, а виски и джин, для женщин — «бэбишем», персиковое шампанское. Эти англичане хоть и не празднуют Новый год, но тоже, видно, верят, что он пройдет так, как проведешь его канун. Впрочем, через три-четыре часа они разбредутся по домам и мирно отойдут ко сну.

...А там, в Риге, сейчас тоже готовятся к празднику. Ребята скорее всего соберутся у Виктора Наймана. Теперь, когда нет Эвальда, только Виктор может выручить их: у его отца большая квартира. Хотя, конечно, не такая, как у дяди Арвида. И радиолы такой им уже не услыхать у Наймана. Дядя Арвид — славный парень — понимал, что студентов не нужно пеленать. Он сам накануне каждого праздника убеждал тетку отправиться пировать к друзьям или в ресторан «Астория», а квартиру предоставить в распоряжение Эвальда.

Да, пожалеют ребята, что Эвальд далеко. А может, и не вспомнят о нем? Чепуха, вспомнят да еще вообразят, что Эвальд с веселой компанией куролесит в каком-нибудь загородном кабаке, вокруг него — длинноногие девочки-модерн типа Брижжит Бардо.

Велта, конечно, тоже будет у Наймана. Кто будет с ней? Ансис? Скорее всего. Этот в душе был счастлив, когда Эвальд собрался в дорогу. К черту! Какое теперь имеет значение, будет Велта спать с Ансисом или с кем-то другим!

Эвальд взглянул на часы и решительно направился через весь бар к отцу.

— Папа, я на часок уйду.

— Но... — начал было сердито Язеп.

— У меня разболелась голова, — не допуская возражений, закончил Эвальд. — Я скоро вернусь. Пусть пока мама поможет.

Он торопливо, через две ступеньки, поднялся по винтовой лестнице в свою комнату. Так же торопливо умылся, причесался и распахнул гардероб.

Да, он недурно экипировался. Желая закрепить у себя сына, отец не поскупился в те первые дни. Все отличные вещи куплены не где-нибудь — в главном магазине Сесиля Джи, где одеваются актеры и вообще лондонские пижоны.

Костюм темно-синий рубчиком, костюм серый в крупную клетку, костюм из какой-то зернистой ткани табачного оттенка, костюм вечерний, черный.