Месть. Затворник - Софья Константиновна Стасевич

Софья Стасевич

Месть. Затворник

Казалось, луна взошла на небо четвертый раз за ночь. Женщина сидела у слабо освещенной кровати, на которой тревожно тряслась старуха, потерявшая способность самостоятельно передвигаться и разборчиво говорить. Женщина смотрела на нее равнодушно-голубыми глазами. Лунная полоса ласкала холодным светом мрачную комнату, наполненную смрадом. Старуха в страхе шевелила губами — из ее изрезанного морщинами рта вырывался лишь хрип. Железо в руках женщины отражало лунный свет, заставляя старуху зажмурить щели полуоткрытых глаз. Блеск нервно двигался в сантиметре от растекшегося на кровати тела, отсвечивая мокрое от слез лицо.

— Ты виновата, мама, — прошептала женщина, занося светящуюся руку над скомканным от времени лицом.

Внезапно порыв ветра раскинул по комнате вуаль черных штор. С оглушительным звоном упала черно-белая фотография молодого офицера. Скрипнула табуретка. Женщина подошла к открытому окну, присела, разглядывая знакомое лицо. Изображение покрылось мелкими трещинами. Задорная улыбка, черные густые усы, плутоватый взгляд. Женщина взяла фотографию дрожащей рукой и вернулась к кровати. Из ее рук разбитое стекло посыпалось на пол, оголяя стан молодого мужчины в форме. Он заставлял ее дрожать от ужаса воспоминаний.

Детство. Веселые глаза смотрят на нее сверху вниз из-под взъерошенных седых бровей. Щурые морщинистые глаза отставного офицера. С наступлением ночи страх сковывал юное тело. Сердце становилось камнем, когда рядом стоящая кровать шуршала. Когда засыпала мать, когда тишина окутывала квартиру, кто-то медленно откидывал одеяло, подходил к девочке, которая притворялась спящей. Он трогал ее неокрепшее тело: маленькую, слегка округлую грудь, квадратные бедра, касался ее длинных золотистых волос. Девочка сильнее сжимала глаза, чувствуя на себе его потные липкие ладони. На высохшем лице старика горел сухой красный рот, из которого кисло пахло. Когда девочка вздрагивала от отвращения, дед строго наказывал молчать, прикрывая ее губы своей мокрой рукой. Каждую ночь. Осмелившись рассказать матери, девочка услышала безразличную усмешку.

“Не придумывай, — мать отвернулась и продолжила варить суп, — актриса! — насмешливо приговаривала она.”

Из воспоминаний женщину вырвал кашель старухи. Ослабевшие руки отпустили рамку. Кожа женщины становилась более влажной. Сердце неистово жаждало мести. Старуха скосила мокрые глаза на портрет своего отца. Ее рот, похожий на поломанную гармонь, с усердием резал тишину.

— Про… про… шти… — в этом неясном хрипе женщина услышала полное боли раскаяние. Ненависть, смешанная с обидой, сменилась жалостью к беспомощной скорченной старухе. Женщина поднесла руку к ее клочковатой голове, рассекая воздух сталью. Мать закрыла глаза от железного привкуса на языке. Из полуоткрытого рта торчала блестящая ложка, наполненная лекарством.

Бомбы падали на город, вороша асфальт, разрывая тела разбегающихся в панике людей. За дребезжащим окном гремело, стучало, выло. Вздрогнув от громкого взрыва, человек очнулся на грязном полу. Тусклая лампочка предательски мигала, раскрашивая пыльные стены в угрюмые тона. Наконец уставшая комната, слишком долго сопротивляясь устрашающей черноте, полностью погрузилась во мрак. Полоска солнечного света прорезала тяжелые шторы, с трудом освещая угол, в котором лежал тощий человек. Сильный ветер, ворвавшийся сквозь обветшалую оконную раму, раскинул плотную ткань занавесок. Смрадная комната засветилась шевелящимися изображениями, словно камера обскура. Тени от деревьев, как изворотливые прыткие щупальца, захватывали и сжимали пространство, подбираясь к трусливому человеку все ближе, лизали своими неуловимыми языками. Человек, ослепленный лучом назойливого солнца, покрывался дрожью от беспорядочного жужжания магистрали и ужасающих криков людей. Все уличные звуки смешались в вой — посторонний, опасный. На трясущихся ногах человек пополз к шкафу. Окно хотело убедить его в безопасности чужого и далекого, внушить доверие к этому голубому небу и плавно раскачивающимся пушистым деревьям, так и норовившим схватить скрывшегося беглеца. Человек нащупал в ящике коробок спичек и пару толстых свечей, зажег фитилек дрожащей рукой. Комната обрела очертания — теплый свет подарил привычное спокойствие. Поставив свечу на стол, человек распластался в углу. Штора, потянувшись за ним, устрашающе взлетела, и пламя от свечи тронуло желтые страницы пыльных книг, которыми был завален каждый сантиметр комнаты. Человек не успел шевельнуться, как огонь охватил полки, набитые бумагами. В ужасе наблюдая, как пламя пожирает его убежище, человек, обдирая колени, пополз к кровати. Взяв подушку как оружие против огненных язв, он из последних сил набросился на пламя, спасая свой дом. Пожар не отступал. С треском ломал стол, перебегал на деревянный подоконник, стул, занавески. Комната полыхала, плавилась, искривлялась. Не зная, куда деваться, человек пополз в глубину темной квартиры, беспорядочно и быстро, как таракан, убегающий от желтого, испепеляющего глаза света. Пространство охватил дым. Потянувшись к двери, человек в нерешимости сел за тумбочку для обуви. Расставленные на полках ботинки он не носил уже несколько месяцев. Его квартира улыбалась черной кривой улыбкой. Расплавленные осевшие дверные проемы кричали о скорой смерти, в которую так не хотелось верить. Секундная стрелка часов выстукивала ритм сводящей с ума мелодии. Становилось невыносимо жарко. Воняло гарью. Огонь подходил все ближе, протягивая свои руки, жадно облизываясь. Окно распахнулось. Огонь задрожал, готовый схватить испуганного человека. От бомбы и от голодного каннибала можно укрыться, а от пожара — нет. Тощий человек юркнул в полуоткрытую ветхую дверь. Мокрый влажный подъезд дал ему пару пощечин. На площадку выбежали перепуганные пожаром люди. Паника охватила дом. На пороге нежилой квартиры сидела тощая фигура, смотрящая на окружающих впалыми глазами; тонкая, как папирус, кожа гнулась из-за движения желваков, рот, всасывая сам себя, читал что-то похожее на молитву. Когда сильные мужские руки попытались поднять испуганного человека, тот потерял сознание. Пришла смерть.

Ужасающие крики оглушили пробудившегося человека. В ноздри резко ударил запах спирта и плавящегося на солнце гудрона. Двор, заваленный бетонными плитами, издавал громкие звуки. Вокруг возвышались громадные черные нежилые здания. Где-то далеко слышался вой сирены, вокруг звучал детский смех. Голубое небо, окольцованное черными фигурами, приветливо улыбалось. Люди взволнованно и раздраженно переговаривались.

— О, больной пришел в себя! — вскрикнула соседка, схватив человека за перекошенную руку — чуть всех не убил! Стройки что ли испугался?

Повернув голову, человек увидел снующих в разные стороны строителей и ни одной взорвавшейся бомбы.