Торлон. Война разгорается - Кирилл Шатилов

Кирилл Шатилов

Торлон. Война разгорается

Испытание страхом

Первый снег валил с серого неба непроглядной пылью и мягко ложился на черные зеркала луж. Из снежного тумана медленно выкатила знакомая телега, запряженная не тягловой, как водится, а самой что ни на есть ездовой лошадью, чинно проплыла по двору, будто не замечая грязи, и так же медленно скрылась за амбаром. Ветер еще под утро обленился и стих, так что пронзенная стрелой вывеска, на которую сейчас задумчиво смотрел удобно устроившийся на подоконнике Хейзит, больше не встречала посетителей таверны гостеприимным помахиванием. Все вокруг словно замерло в ожидании. А может, это ему только мерещилось…

Когда из-за амбара появилась массивная фигура толстяка и широким шагом направилась вразвалочку сквозь снег прямиком к двери, Хейзит согнал с себя невольное оцепенение, протер глаза и поспешил прочь из комнаты, вниз, в залу, где наверняка уже хозяйничали мать с сестрой. К своему немалому удивлению, он обнаружил, что стряхивающий с себя белую морозную пену Исли оказался единственным посетителем. Гверны видно не было: непривычная к пустым столам, она, должно быть, изображала занятость у печи на кухне. Велла тоже куда-то подевалась. Не вовремя, потому что такого гостя нельзя было не угостить с дороги.

— Кроку или пива? — окликнул приятеля Хейзит.

Исли поискал глазами говорившего и только сейчас заметил царившее в таверне безлюдье.

— Что это вас нынче народ не жалует? — прямодушно поинтересовался он, осторожно проходя внутрь и грузно усаживаясь за первый попавшийся стол. — Привет, Хейзит.

— И тебе привет. — Как главный работодатель Хейзит посчитал возможным перейти с Исли, который был ощутимо его старше, на «ты». — Так что пить будешь?

— А, — отмахнулся толстяк, — что нальешь, то и буду. А не нальешь, тоже не обижусь. Я по делам.

— Да уж думаю, что по делам, — невесело улыбнулся Хейзит и облегченно вздохнул, заметив наконец Веллу, выходившую к ним из кухни с подносом. Видимо, она коротала там время вместе с матерью.

Выразительно посмотрев на брата и кивнув Исли, Велла поставила перед ними по дымящейся кружке с настойкой из цикория и маковых зерен и так же красноречиво удалилась восвояси.

— Хорошо пахнет, — обнюхал кружку Исли. — Бодрит. И давно у вас так?

— Из-за снега, наверное. Вчера народу не сказать, чтобы много, но было. — Хейзит отпил горячий напиток и поежился. На душе стало теплее. — Мать считает, что виной всему моя задумка с лиг’бурнами.

— А это-то здесь при чем? — искренне удивился толстяк.

— Да вот и я о том же. Однако она говорит, ей добрые люди намекнули, что напрасно ее сын, то есть я, снюхался с эделями и облапошивает простой народ.

— «Снюхался»? «Облапошивает»? Вот те раз! — Исли хватил большой глоток и крякнул от удовольствия. — Они что, с ума поспрыгивали все? Не видят разве, что ты об их же безопасности печешься? Не для них разве мы с тобой этими самочинными камнями занялись? Я вон рыбалку свою любимую бросил… Не пойму, хоть режь.

— Так ведь мы же не бесплатно им эту безопасность создаем, — вздохнул Хейзит. — Не мне тебе рассказывать. При Локлане ведь как планировалось: основные камни пойдут на укрепление наших застав, за них замок будет платить, а если что лишнее останется — на местную продажу пустим, хошь эделям, хошь фолдитам.[1] А вышло как? — Он погрел пальцы о кружку. — После бегства Локлана, а с ним и Олака, все рычаги управления перешли к кому?

— К тому, кто денег больше давал, — нахмурился Исли.

— То-то и оно. К Томлину, будь он неладен. А у того не только деньги водятся. Где богатство, там и сила. Если хочешь знать, — Хейзит понизил голос, — если бы не друг нашей семьи Ротрам, у которого через торговлю оружием имеются хорошие связи вплоть до замка, меня бы на другой же день из дела выперли. Помнишь ту злополучную пьянку, о которой я тебе рассказывал и на которой Локлан получил предписание явиться к отцу, а вместо этого дал деру? Так вот, я там видел сыночка этого самого Томлина.

— Слабоумного, у которого рот не закрывается? — хохотнул Исли.

— Слабоумного не слабоумного, а он единственный наследник Томлина. Кто важнее отцу: родной сын, каким бы он ни был, или чужой мальчишка, вчерашний подмастерье? Так что пока меня оставили в покое, в смысле, в доле, но я на этот счет не обольщаюсь. Представится возможность — вышибут меня как пить дать. — Он в сердцах грохнул кружкой об стол. — И никакой Ротрам не спасет. А люди тем временем будут думать, что это я, такой-сякой, их мужей, братьев и сыновей каменной защиты от шеважа[2] лишаю, про нужду застав позабыл, а сам денежки на их беспомощности зарабатываю. Вот и обходят нас по большей части стороной. Что мне делать? — озадачил Хейзит собеседника наболевшим вопросом в лоб.

— Что именно, честно говоря, не знаю, — заволновалось тучное брюхо Исли, — но заглянул я к тебе, оказывается, с похожим делом.

— Тогда не томи, — весь подобрался Хейзит, нутром уже чувствуя неладное. — Выкладывай, что там еще.

— Да от Ниеракта я еду. Прямиком к тебе. — Исли оперся локтями на стол и огляделся по сторонам, тщетно ища подслушивающих и подглядывающих. — Знаешь, что он мне сказал? Давеча к нему приезжали от Скирлоха. Ты ведь его, кажись, встречал? Очень богатый, если не самый богатый, торговец, который владеет чуть ли не половиной рыночной площади.

— Встречал. И что?

— А то, что Ниеракту предложили продать гончарную мастерскую.

— Продать? Это еще зачем?

— Не будь наивным, друг мой Хейзит, — вздохнул Исли. Выложив основное, зачем пожаловал, он расслабился и откинулся на спинку стула. — Во многих ремеслах так заведено. Перешел ты кому-нибудь дорожку, дал понять, что тоже не лыком шит, к тебе сперва вежливо так обращаются, мол, мы вас так ценим, так ценим, что, если надумаете чем другим заняться, приходите, выгодно ваше замечательное начинание купим, в долгу не останемся. А если ты вдруг намек этот не понимаешь и продолжаешь заниматься, чем занимался, вот тут-то и начнутся у тебя беды одна за другой: то помощник куда уйдет, то телега сломается, то лошадь сляжет. А если ты и теперь про предложение о продаже не вспомнишь, ну, дело твое, — могут запросто и поджог устроить, и разгром учинить.

— Ты хочешь сказать, что Ниеракту угрожали?

— Не хочу, а говорю. — Исли посерьезнел. — Теперь того и гляди у меня самого охранную грамоту отымут, что Локлан писал. А тогда и до карьера не пропустят. Можно подумать, у этих Томлина со Скирлохом мало своих извозчиков. Н-да, не сбеги Локлан со своей рыжей зазнобой, не было бы у нас всех этих бед.