Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 3. - Мурасаки Сикибу

Мурасаки Сикибу

Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 3.

Первая зелень 1

Хозяин дома на Шестой линии (Гэндзи), 39—41 год, — сын имп. Кирицубо и наложницы Кирицубо

Государь из дворца Судзаку (имп. Судзаку) — сын. имп. Кирицубо и наложницы Кокидэн, старший брат Гэндзи

Принц Весенних покоев (будущий имп. Киндзё) — сын имп. Судзаку и наложницы Дзёкёдэн

Третья принцесса (Сан-но мия), 13(14) —15(16) лет, — дочь имп. Судзаку и наложницы Фудзицубо

Тюнагон, Удайсё (Югири), 18—20 лет, — сын Гэндзи и Аои

Госпожа Весенних покоев (Мурасаки), 31—33 года, — супруга Гэндзи

Уэмон-но ками (Касиваги), 23—25 (24—26) лет, — сын Великого министра

Великий министр (То-но тюдзё) — брат Аои, первой супруги Гэндзи

Найси-но ками (Обородзукиё) — наложница имп. Судзаку, бывшая возлюбленная Гэндзи

Принц Хёбукё (Хотару) — сын имп. Кирицубо, младший брат Гэндзи

Садайсё (Хигэкуро) — супруг Тамакадзура

Госпожа Северных покоев в доме Садайсё, госпожа Найси-но ками (Тамакадзура), 25—27 лет, — дочь Великого министра и Югао, приемная дочь Гэндзи

Принц Сикибукё — отец Мурасаки

Обитательница павильона Павлоний, госпожа нёго, нёго Весенних покоев, миясудокоро (имп-ца Акаси), 11 —13 лет, — дочь Гэндзи и госпожи Акаси

Госпожа Акаси, 30—32 года, — дочь Вступившего на Путь из Акаси, возлюбленная Гэндзи

Государь (имп. Рэйдзэй) — сын Гэндзи (официально сын имц. Кирицубо) и Фудзицубо

Государыня-супруга (Акиконому), 30—32 года, — дочь Рокудзё-но миясудокоро и принца Дзэмбо, приемная дочь Гэндзи, супруга имп. Рэйдзэй

Обитательница Западных покоев (Ханатирусато) — возлюбленная Гэндзи

Госпожа Северных покоев из дома на Третьей линии (Кумои-но кари) — дочь Великого министра, супруга Югири

Старая монахиня — мать госпожи Акаси

Отшельник из Акаси (Вступивший на Путь из Акаси) — отец госпожи Акаси

Вскоре после церемонии Высочайшего посещения — да, пожалуй, именно тогда — Государь из дворца Судзаку занемог, и велики были его страдания. Он и раньше не отличался крепким здоровьем, но на сей раз, судя по всему, совершенно пал духом.

— Уже давно поселилось в моей душе желание посвятить себя служению Будде, — сказал он однажды, — но, пока жива была Государыня-мать, я медлил, ибо слишком многое удерживало меня в этом мире. Однако в последнее время словно какая-то неодолимая сила влечет меня... Наверное, близок крайний срок моей жизни.

И Государь начал готовиться к принятию пострига. Детей же у него было пятеро: сын, принц Весенних покоев, и четыре дочери. Матерью одной из них была дочь предыдущего Государя, получившая имя Минамото. Жила она в павильоне Глициний и прозывалась Фудзицубо[1]. Особа эта прислуживала Государю из дворца Судзаку еще в бытность его наследным принцем и могла рассчитывать на самое высокое звание, но, к сожалению, выдвинуться ей не удалось, ибо у нее не оказалось надежного покровителя, да и мать ее, простая кои, была недостаточно родовита. Когда же государыня Кокидэн ввела во дворец Найси-но ками и та, сразу же завоевав расположение Государя, затмила всех прочих дам, обитательнице павильона Глициний и вовсе не на что стало надеяться. Государь в глубине души жалел ее, но весьма скоро обстоятельства вынудили его удалиться на покой, и несчастной не оставалось ничего более, как только сетовать на тщету мирских упований и роптать на собственную участь. Так вот, ее дочь, Третья принцесса, Сан-но мия, была любимицей Государя, предметом его неусыпных попечений. К тому времени, о котором идет речь, ей исполнилось тринадцать или четырнадцать лет. Только о ней и помышлял Государь, только за нее и тревожился. «Что будет с нею, когда, окончательно отвернувшись от мира, заключусь я в горной обители? — спрашивал он себя. — К кому сможет она прибегнуть, оставшись одна?»

Тем временем закончилось строительство храма в Западных горах[2], и, готовясь к переезду, Государь одновременно торопил с приготовлениями к церемонии Надевания мо. Он пожелал передать Третьей принцессе все самое лучшее, что хранилось во дворце Судзаку, — начиная с драгоценностей и утвари и кончая пустяковыми безделушками.

Тем временем слух о болезни Государя и о его намерении отречься от мира дошел до принца Весенних покоев, и он изъявил желание посетить дворец Судзаку. Принцу сопутствовала мать, нёго Дзёкёдэн. Она никогда не пользовалась благосклонностью Государя, но можно ли было пренебречь особой, которой счастливая судьба определила стать матерью наследного принца? Государь долго беседовал с ней о минувшем. Принц же получил немало советов и наставлений, коими руководясь должен был править миром. Он казался старше своих лет, к тому же опекали его лица значительные и беспокоиться за него не стоило.

— Мне не о чем сожалеть, расставаясь с миром, — говорил Государь, отирая слезы, — единственное, что тревожит меня, — это судьба дочерей. Боюсь, что даже «неизбежная разлука» (26) не освободит меня от этих «пут» (43). Прежде, размышляя о человеческих судьбах, коих свидетелем мне довелось стать, я всегда печалился, видя, сколько неожиданностей подстерегает женщину, как много в ее жизни случайного, как легко может она оказаться в положении жалком, унизительном. Когда мир будет подвластен вам, не оставляйте сестер своими заботами. Некоторые из них имеют надежных покровителей, и за них я спокоен. Но Третья принцесса... Сердце мое сжимается от страха и тревоги, когда я думаю о ее будущем. Она совсем мала и привыкла во мне видеть опору в жизни. Когда покину я этот мир, она останется без всякой поддержки.

Нёго Дзёкёдэн он тоже попросил быть с принцессой поласковее. Но надо сказать, что в те времена, когда мать Третьей принцессы, нёго Фудзицубо, пользовалась большим, чем кто-либо из дам, влиянием при дворе, вызывая жгучую зависть в сердцах соперниц, отношения между двумя нёго были далеко не самые лучшие. Скорее всего матери принца Весенних покоев так и не удалось освободиться от прежней неприязни, и, хотя чувство это не распространялось на принцессу, вряд ли можно было ожидать, что она станет заботливо ее опекать.

Денно и нощно грустил Государь, размышляя о будущем дочери. К концу года ему сделалось хуже, и он уже не изволил выходить из-за занавесей. Ему и раньше время от времени досаждали злые духи, но никогда еще они не преследовали его столь неистово. Государь чувствовал, что жить ему осталось совсем недолго. Хотя и отрекся он от своего звания, многие люди, прежде имевшие в его лице надежного покровителя, прислуживали ему и теперь, находя отраду в его обходительности и утонченности. Разумеется, они всем сердцем жалели Государя и печалились. Часто приходили справиться о его здоровье и из дома на Шестой линии. Узнав, что Гэндзи собирается навестить его лично, Государь возрадовался чрезвычайно и, когда во дворец Судзаку приехал господин Тюнагон, изволил распорядиться, чтобы гостя провели за занавеси, и удостоил его доверительной беседы.

— Много наставлений услышал я от покойного Государя в час, когда истек срок его жизни. Особенно же он просил меня позаботиться о вашем отце и о нынешнем Государе. Но, увы, человек, занимающий высокое положение в мире, несвободен в своих действиях, и, питая к вашему отцу неизменно глубокую привязанность, я тем не менее за ничтожную провинность подверг его наказанию столь суровому, что он вправе был вознегодовать. Однако за все эти годы он ни словом, ни даже взглядом не упрекнул меня. А ведь часто самые мудрые люди теряют самообладание, если под угрозу ставится их собственное благополучие. Ослепленные жаждой мести, они готовы даже на злодеяние... Увы, история знает немало подобных примеров. И в вашем отце многие сомневались, полагая, что неприязнь его ко мне раньше или позже непременно выльется наружу, но, очевидно, ему удалось полностью превозмочь это чувство. Иначе разве стал бы он так заботиться о принце Весенних покоев? Я бесконечно рад тому, что теперь их связывают крепкие узы, позволяющие ему опекать принца по-родственному. К сожалению, от рождения я глуповат, а теперь еще тревога за детей повергает душу во мрак (3)... Я нарочно снял с себя все заботы о принце, ибо слишком велик был страх допустить какую-нибудь оплошность. А по отношению к нынешнему Государю я всегда вел себя так, как завещал покойный отец, и мне отрадно видеть, что исполнилось наконец давнишнее мое желание и новое правление озарило наш век, век Конца Закона, столь ярким светом, что даже предыдущие упущения стали менее заметными. После Высочайшего посещения дома на Шестой линии этой осенью мной овладела тоска по прошлому. Больше всего на свете я желал бы еще раз встретиться с вашим отцом. У меня есть о чем поговорить с ним. Непременно передайте ему, что я прошу его пожаловать лично... — говорит Государь, роняя слезы.