Рождение дороги - Олег Коряков

Урча на малом ходу, машина свернула с тракта на просёлок и почти сразу угодила в болотину.

— Вы-ылезай! — радостно пропел Ваня Спичкин, словно ему доставляло величайшее удовольствие под дождём вытаскивать грузовик из болота.

За Ваней так же проворно через борт перемахнул Слава Дунаев с топором в руках — мостить гать.

Виталий Трубкин в нерешительности поставил ногу на борт и с тоской поглядел на тяжёлые густо-серые облака, придавившие мир дождевой слякотью. Прыгать? Может, без него обойдутся?

— За-алезай! — раздалась весёлая команда, и Ванчик, а за ним Слава, оба мокрые, влезли в кузов, под брезентовый тент.

— Иван-большой, — сказал Слава о шофёре, — обещает объехать.

Мощный мотор двухтонного ГАЗ-6З взревел, из-под колес брызнула жижа, и грузовик подался назад, а затем начал обходный манёвр.

Машину трясло и бросало на ухабах и пнях, но её пассажирам, кажется, всё было нипочём. Они проехали в этом кузове, колеся по степи и уральской тайге, уже около тысячи километров, сжились с ним, да и кузов-то походил не столько на кузов, сколько на обычное жильё геологов. Сверху он был закрыт растянутым на железном каркасе пообтрепавшимся брезентом. На «полу» стояли ящики с провизией, инструментом и геологическими образцами. В переднем левом углу высилась крепко принайтовленная бочка с бензином. Ящики были прикрыты тючками с палатками и спальными мешками, и на них-то с полным походным комфортом устроились наши путешественники.

Справа, у переднего борта, так, чтобы видно было дорогу, полулежал Ефрем Иванович Суров, кандидат наук, заместитель начальника отряда. На ухабах его большое тяжёлое тело обязательно ударялось о правый борт, но Ефрем Иванович за, долгие годы своей экспедиционной жизни привык не обращать внимания на подобные пустяки.

Слева от него расположились коллектор Виталий Трубкин и аспирант геологического института Слава Дунаев. Слава непрерывно, одну за другой, распевал песни, какие только приходили на память. Он уже охрип. Виталий не то дремал, не то спал.

Около бензинной бочки свил себе гнёздышко Ванчик. Он лежал, полузакрыв глаза, и его добродушное, чуть расплывчатое лицо было очень серьёзным. Ванчик размышлял о себе, о товарищах, о жизни.

Заметили? У всех есть должности, звания: кандидат наук, заместитель начальника, аспирант, коллектор, — у одного Ванчика нет. А между тем, он вовсе не последняя спица в колеснице отряда. На привалах и во время работы только и слышно: «Ванчик, сюда!», «Ванчик, за водой!», «Ванчик, дай молоток», «Ванчик, подержи»… Без Ванчика — никуда. А кто он такой? Очень неопределённая должность — Ванчик, и только.

Но Ванчик на это не обижается. Что ж, такая у него пока что доля. Ему всего-навсего семнадцать лет (он всем говорит: восемнадцатый), и приняли его минувшей весной в научный геологический институт кем-то вроде ученика. Вот он и учится всему и всё делает. А выучится, — будет и у него настоящая должность.

Другое дело Виталий Трубкин. Он старше Ванчика на три года и уже окончил заочно один курс горного института. И должность у него вполне солидная — коллектор; это значит сотрудник экспедиции, собирающий и распределяющий образцы минералов. Ну, правда, делает это он по указанию старших. И вообще Ванчик считает, что сотрудник этот, Виталий, почему-то не очень уважает свою должность. Не болеет за неё. Не любит, что ли.

Слава Дунаев, например, тот и институт закончил, и уже не в одной экспедиции успел побывать, и в аспирантуре учится, а всё старается куда больше Виталия. И звать-то его надо было бы не Славой, а Станиславом Васильевичем, да уж так все привыкли. И он привык. А что особенного?

Вот кончится «поле» — время работы в поле, в лесу, — Ванчик поступит в вечернюю школу, закончит девятый класс, десятый, поможет сестренке, а там и в институт пойдёт. Поездит с экспедициями — можно будет, как Слава, попроситься в аспирантуру. Глядишь, и Ванчик станет кандидатом наук. Ого-го! А что? Вполне возможно.

— Ну, а дальше?.. Ой, Ванчик, не зарывайся… Ведь профессор-то Овечкин сколько своими ногами по земле топал, сколько научных работ написал, сколько новых месторождений открыл! На Северном Урале и сейчас работает рудник его имени — Овечкинский… Ну и что же? И мы своими ногами потопаем, и мы научные работы писать будем, и мы, может быть…

Машина резко остановилась, всех качнуло вперёд, назад, и тотчас раздалось зычное и требовательное:

— Ванчик, карту!

Это подал голос сам начальник отряда, профессор Пётр Николаевич Овечкин.

Невысокого роста, левое плечо чуть ниже правого, почерневший на ветру и солнце, в грубых брезентовых штанах и такой же куртке, он, как медведушко, выбрался из шоферской кабины, потоптался, разминаясь, посмотрел в мокрое небо, сказал коротко:

— Н-да-с, — и полез под брезент, чтобы карту не замочило дождём.

Машина остановилась у домика лесника. Во дворе яростно заливались собаки. За оконным стеклом, сплошь застланным бегущей водой, показалось бородатое лицо.

— Ну вот, — потыкав пальцем в бледно-зеленый лист карты, сказал Овечкин, — здесь и сворачивать нам на Уватал. — И кивнул Ефрему Ивановичу на домик: — Сходим, расспросим.

Ванчик шмыгнул вслед за начальством.

Лесник, тот самый, что показывал в окне свою роскошную бороду, узнав, куда едут геологи, задумчиво почесал грудь и похмыкал. Затем полюбопытствовал:

— Сколь вас на машине-то?

— А что?

— Да вот не знаю, где разместить. Места-то у меня не шибко много.

— Размещать нас не требуется,

— Что, в палатках расположитесь?

— Да нам ехать надо! — повысил голос Овечкин.

— Понимаю, — усмехнулся в бороду лесник, — очень даже понимаю. Всем ехать надо, ан дорогу-то дождь съел. И так была она хлипкая, а ныне залило — не то, что машина, а и человек едва проскочит… Денька четыре — это уж наверняка — обождать придётся.

Овечкин задумался. Он любил во всём ясность и определённость.

— Вот слушайте. — Профессор мягко положил руку на плечо старика. — Сейчас у нас двенадцатое, утро. Так? В Уватале мы должны быть не позднее, чем днём послезавтра. Должны. Посоветуйте, как нам это лучше сделать.

Овечкин не стал объяснять, что вся работа его отряда идёт по строгому графику; что на последних перегонах они выиграли сутки и могут, в крайнем случае, потерять только эти сутки, не больше; что послезавтра днём в Уватале приземлится вызванный им вертолёт со специальными приборами, и к тому времени отряд обязан быть там. Профессор не стал всего этого объяснять. Он только сказал: «Должны».

Старик долго хмыкал и всей пятернёй скрёб волосатую щёку.

— Не знаю, что и присоветовать. Не проехать вам, вот и всё. Только машину загубите, а толку всё одно не будет. Разве что… Вот не знаю, решайте сами. Через гору двинуться, напрямик. Будет, конечно, посуше. Но дороги через гору нет, так, тропинки в лесу. Продерётесь со своей машиной через лес — продирайтесь. Только уж сами решайте. — И старик, растопырив пальцы, выдвинул перед собой обе руки, как бы отгораживаясь от геологов.

Овечкин и Суров долго рассматривали карту.

— Попробуем? — сказал Ефрем Иванович.

Овечкин сосредоточенно молчал, поджав губы.

— А что, попробуем! — не утерпел Ванчик.

Профессор с улыбкой обернулся к нему:

— Ты так думаешь?

Ванчик смутился, но ответил как можно солиднее:

— Вытянем, Пётр Николаевич.

Овечкин хохотнул и повернулся к леснику:

— Ясно, старик? Вот какие у нас орлы!.. Ну, всё. Раз Ванчик сказал — так и будет. Двинулись!

…Сначала, как обычно, ехали в кузове. Но всё чаще и чаще Ванчик запевал свое «Вы-ылезай!»: нужно было то подкладывать жерди под колеса, то забрасывать цепь за деревья, чтобы грузовик сам, своей силой, подтягивался вперед, то вырубать деревья, упрямо преграждавшие путь машине.

Им не нравилось, этим старым, седым великанам, что какая-то урчащая козявка столь бесцеремонно нарушила их замшелый покой. Сначала они пытались останавливать ее своими лапами-ветвями. Но лапы гнулись, отступали или просто ломались и повисали беспомощные, бессильные, мёртвые. Затаив стон, раненые гиганты гневно перешептывались, сговариваясь о какой-то новой каверзе, которая наконец устрашит и остановит этих наглых людишек.

Первым покинул машину Овечкин. Косолапя, чуть заваливая влево и вперёд, он скорой походкой человека, который больше половины из своих сорока лет провел в лесу, шагал впереди грузовика и высматривал, где бы половчее протиснуть машину меж деревьев. На еланях, где буйствовали дикие травы, Овечкина скрывало почти с головой, и над цветастым густотравьем мелькала лишь его заломленная на затылок кепка. За этой прыгающей точкой и полз неутомимый ГАЗ-63.

Следом за профессором лесной тихоход покинули Ванчик, Слава и Суров. Неизвестно, сколько бы просидел в кузове Виталий, — его выбросил оттуда властный бас Овечкина: