На Чулышмане - Анатолий Онегов

Анатолий Олегов

На Чулышмане

От автора

По-моему, мы слишком часто стали считать героем рыболовного дня только того, кто опередил других в поимке рыбы… А как же утренняя заря? Как же солнце, встающее над очесами ночного тумана?.. Вот его багровый край показался над вершинками тростника, вот багровый свет шире и ярче, и наконец веселыми утренними красками загорелась ветла, подошедшая к самому берегу… За рассветом наступает утро в первых криках крачек и чаек и в чуть приметном шелесте осоки. Но все эти краски, все это утреннее действие над водой, над поплавком, замершим у листа кувшинки, увы, не для тебя. Ты не встретил «егодпя краски и музыку природы. В стремлении только добыть ты забыл обо всем, чем мог одарить человека с удочкой рыболовный день. Нет, ты не рыболов, ты сам исключил себя из Великого Племени Людей, не умеющих оценивать дары природы на килограммы. Ты не рыболов, ты – добытчик…

Мне очень повезло. Я начинал свою рыболовную дорогу не с килограммов, а с красок утренних и вечерних зорь, с тишины еще не проснувшейся или уже уснувшей воды, хотя познавать рыболовные тайны учился в голодные военные годы. Но даже тогда, когда воды рек и озер нередко рвали толом, чтобы сразу и побольше собрать рыбы, мне чаще встречались люди, видевшие в рыбной ловле гораздо большее, чем просто добычу. Вот почему меня не очень веселят разговоры о ящиках, ведрах и рюкзаках рыбы, взятой там-то и там-то на то-то и на то-то. Вот почему, встречая в той или иной форме философию добытчика, я всякий раз ухожу воспоминаниями в свое детство, когда могло случиться, но не случилось худшего, когда вода, мир воды стал для меня миром бесконечно дорогих тайн, которые я всегда стараюсь оградить от жадности и маклачества. Но такие воспоминания всегда вызывают вопрос: «А что, если я не один? А что, если не поредело еще Великое Племя Рыболовов? А что, если следом за нами идут новые и им, еще только-только познающим тайны рыболовных троп, очень нужна наша помощь, нужен старший друг-собеседник, который уже научился находить главные ценности природы?»

Вот с такими мыслями я и решился собрать в одну книжечку все написанное мной о рыбной ловле. Эти рассказы, зарисовки, воспоминания я и приношу тем, кто сумел сохранить душу поэта и художника, и тем, кто еще только-только открывает в себе доброе и честное сердце.

Ваш А. Онегов

На Чулышмане

В горах Алтая зрело и щедро правила свое золотое, но, увы, короткое царство поздняя осень. В горах было то самое время, когда вот-вот явится зима и за одну ночь погасит холодным снегом все лиственницы, горевшие только вчера огнем последнего солнца. Зима была рядом. И люди, и скот торопились сейчас с гор, вниз, к оставшемуся в долинах теплу. Это было то самое время, когда осенние горные тропы вдруг оживали нескончаемыми вереницами овец, коз, телят, лошадей – все живое неторопливо, но устремленно уходило от близкой зимы.

А зима была действительно рядом, и каждую ночь я старался угадать ее приход по звездам.

Звезды тоже были рядом, над головой. Они горели ярким и близким огнем на узкой полоске ночного неба, оставленного мне горами Чулышмана. Неистовый Чулышман и по ночам хрипел среди этих гор – стен гигантского колодца, уходящего круто и высоко вверх, к самым звездам.

Когда небо становилось черным-черным, как ночные скалы, а ночные звезды вовсю разгорались своим ледяным огнем, я откидывал в сторону полу тяжелой овчинной шубы и подолгу смотрел вверх…

Я лежал на дне гигантского колодца, рядом с безумным горным потоком, ревущим и стонущим в чернильной темноте ночи, и считал звезды. Звезд было много даже на этой узкой полоске неба, оставленной мне горами, и я радовался, когда мой счет вдруг прерывался веселым, живым огоньком спутника. Я оставлял тогда сонные звезды и следил только за этим бегущим огоньком. Но спутник быстро скрывался за горами, и я снова становился звездочетом с тайной надеждой все-таки заснуть рядом с ревущей рекой.

Это была моя последняя ночь на берегу Чулышмана, ночь перед последней охотой. От той, самой первой, ночи на берегу бушующего потока я был уже далеко… Нас разделяли и броды через пенные потоки, броды верхом на лошадях, когда лошадей разворачивало течением и они с трудом удерживались на скользких камнях, которые каждую секунду могли выскользнуть из-под копыт и отдать лошадь и седока бешеной реке… Нас разделяли и почти отвесные спуски-подъемы – яры, на которых случалось терять лошадей даже алтайцам. Позади были тропы по живым осыпям и серо-голубые таймени, расцвеченные оранжевым бисером, изводящие дожди и дружные всплески хариусов, явившихся к вечернему берегу на свою охоту… Позади был Чулышман – горы, река, пена, рев, скорость – была стихия, был бурный поток событий, напряжения и редкого отдыха. Этот поток событий и не давал мне спать сегодня ночью.

Я долго не спал и по звездам старался угадать завтрашний день. Каким он будет?.. Если вершины гор откроются тебе утром в пуховых шапках облаков, оставшихся с ночи, и долго не будет солнца, то к берегу подойдет хариус, а таймень останется на ямах. Но если облака не задержатся у вершин и солнце еще утром заглянет сюда, то хариус отойдет от берега, встанет за камнями посреди потока, и тогда из ям на струю выйдет таймень в надежде подхватить какого-нибудь хариуса, сбитого течением.

Мне было очень важно знать, что будет завтра, чтобы начать и завершить свою завтрашнюю охоту так, чтобы она запомнилась надолго…

Нет, я не стану подниматься раньше своего спутника, тайно уходить от него, я дождусь, когда он отправится в путь, и пойду в другую сторону – я хочу завтра побыть в одиночестве, побыть среди гор, около горной воды так, как мечталось мне целый год после первого свидания с Чулышманом.

То первое свидание было до обидного коротким – мне были отпущены лишь последние минуты скоропалительного осеннего вечера, ночь и недолгое утро (вечером мы спустились к Чулышману, ночевали на его берегу, а рано утром продолжили свой путь по горам), но даже этой короткой встречи хватило мне, чтобы унести с собой особое чувство от соприкосновения с дикой силой и страстью этого горного потока.

Я помнил о Чулышмане всю зиму и нередко как завороженный повторял про себя географию чулышманской долины: Балыкча… Кокпаш… Кату-ярык… Чодро… Язулу… А чуть позже, когда познакомился я с описанием реки, мои зимние молитвы Чулышману пополнились такими подробностями: «…берега – голые, мрачные скалы; местами с них падают белые нитки водопадов… река здесь почти полностью перегорожена огромными скальными обломками… русло забито крупными валунами…»