Шпионы «Маджонга» - Джон Тренейл

Джон Тренейл

ШПИОНЫ «МАДЖОНГА»

Роман-триллер

От автора

Китай — земля говорящих на одном языке, но звучит этот язык в разных диалектах. К нормативному произношению официально принята разновидность китайского разговорного, которая известна под названием «мандаринский язык». Существует алфавитная запись его произношения, называемая «пиньинь цзыму», Известное европейцам слово «Пекин» в записи «пиньинь» звучит как «Бэйцзин». Однако у меня дрогнула рука, когда понадобилось передать хорошо знакомое нам слово «Гонконг» мандаринским «Сянган», и в данном случае я оставил привычное нашему уху название.

Китайская фамилия предшествует имени. Само имя бывает двух- и односложным. Южные диалекты звучат совершенно по-иному, и всем известный деятель Китая Сунь Ятсен — это не что иное, как мандаринское «Сун Чжуншань», а «Чу Ченьвэй» — нормативное «Цю Цянь-вэй», где «Цю» — фамилия, а «Цяньвэй», соответственно, имя. Подобные примеры можно приводить до бесконечности, но я ограничусь сказанным и напомню, что в ономастике взял за ориентир звучание имен и названий в мандаринском.

В Китайской Народной Республике наименьшей денежной единицей является фэнь. Десять фэней составляют один цзяо (разговорное — мао), а десять цзяо равны одному юаню.

Выражаю глубокую благодарность Энтони Макграфу, управляющему «Братья Бэринг и К°», за подробный рассказ о функционировании и механизме финансирования опреснительных заводов и за время, потраченное им на разъяснения порядка финансовых сделок, о которых идет речь в книге. Однако я должен подчеркнуть, что несообразности и ошибки, все же оставшиеся в книге, полностью лежат на моей совести.

С удовольствием и признательностью отмечаю бесчисленные любезности и знаки гостеприимства, оказанные мне в Сингапуре мистером Ху Текку, его супругой, детьми, родственниками и друзьями, а также многими другими, кто сделал мое пребывание в Сингапуре таким приятным и запоминающимся. Если я злоупотреблял их гостеприимством, то, как говорят китайцы, «дуй бу ци», что значит «прошу прощения».

Я также выражаю свою признательность главному судье Гонконга сэру Деннису Робертсу; поверенному в делах и судье мистеру Кеннету Моку; заместителю комиссара Чань Вашеку за их бесценные советы и комментарии на ранней стадии написания книги. В тех немногих местах, где я позволил писательской фантазии взять верх над стремлением придерживаться реалий, я отдаю себя на милостивый суд читателей и не дерзаю просить о снисхождении.

И теперь, когда уже все сказано и сделано, а все долги признаны, — если еще не отданы, — мне остается упомянуть имена двух людей, которые имеют право разделить со мной ответственность за все хорошее, что есть в этой книге. С щедростью, присущей им по натуре, эти двое уделили мне свое время, продемонстрировав непревзойденное знание в тех областях, которые я пытался описать, и именно они в конечном счете позволили мне завершить работу над романом. А посему эта книга принадлежит им: они видели, как она создавалась, они помогали мне в работе над ней. Это их книга, и именно им я посвящаю ее — с почтительной любовью, уважением и деликатным напоминанием о том, что мы живем в мире, прекрасном во всех отношениях, и зло этого мира — лишь порождение рук и помыслов человеческих.

Итак,

Ли Юктонгу

Ку Хоктиню

Моим

Старшему брату и Младшему[1]

Все равны под небесами

Все остальное — обрамление

Пролог

ВЫЗОВ БРОШЕН, 1984

Не успели колеса черного «ЗИЛа» затормозить в подъездной аллее, как из темноты материализовались фигуры десятка охранников, вооруженных «АК-47», и образовали живой коридор от дверцы автомобиля до парадного крыльца.

Роберт Чжао ступил из машины на землю, но, завидев людей с автоматами на изготовку, замер в нерешительности. Постояв секунду, он неуверенной походкой направился ко входу в здание, стараясь не глядеть по сторонам и торопясь укрыться в помещении от ледяной январской стужи.

Сопровождавший гостя генерал-майор Крабиков, привычный к холоду и неприхотливый, как все русские, последовал за Чжао неспешной походкой, держась на некотором расстоянии. В спину гостя прозвучала любезность:

— Сожалею, погодка не для вас. Полагаю, вам как гонконгцу морозец дает о себе знать.

Чжао не спешил с ответом. Войдя в помещение, он остановился посреди огромной прихожей, грея руки в карманах и ссутулившись от пробравшего его холода. Пальто гостя припорошило снегом, а ноги успели промокнуть, и Чжао имел жалкий вид. В помещении дачи было не слишком тепло, и ему, привыкшему к тропическому климату, показалось, что кровь его стынет и замерзает, как вода. Чжао поежился и еще глубже упрятал руки в карманы пальто.

— Немного продрог, — пробормотал он наконец.

— Пошли, — сказал Крабиков, хлопнув гостя по спине. — Поднимемся наверх, и я угощу вас русской водкой. Вы мгновенно согреетесь.

Чжао содрогнулся от фамильярного жеста. Крабиков властно держал руку на его плече, и Чжао уже повернулся было к лестнице, как вдруг заметил в дальнем конце прихожей огромный, во всю стену, портрет и надпись под ним — на случай, если потребуется пояснение: «Иосиф Виссарионович Сталин».

От внимания Крабикова не ускользнул взгляд гостя. Он подтолкнул замешкавшегося Чжао к лестнице и на этот раз произнес куда менее любезно:

— Пошли, пошли. Там куда теплее…

Оба поднялись наверх и последовали по коридору до последней двери по левой стороне. Их сопровождал запах сырости. Помещение показалось Чжао нежилым, заброшенным. Окна, выходившие из коридора наружу, были занавешены тяжелыми красными портьерами с золотой бахромой. На потертом бархате проступили пятна плесени. Абажуры над лампами, освещавшими их путь, тоже были из красного бархата, отделанные золотым шнуром и кистями. Атмосфера казалась угнетающей.

Достигнув нужной двери, Крабиков остановился, дождался Чжао и постучал. В этот момент гость успел бросить более пристальный взгляд на своего провожатого: для русского этот человек выглядел весьма цивилизованным — костюм сшит отлично, фасон вполне приемлем, стрижка короткая, но выполнена профессионально, ногти на руках ухоженные, явно приведены в порядок маникюршей. В понимании Чжао, да и большинства других иностранцев, Крабиков являлся одним из наиболее опытных и квалифицированных специалистов, но сейчас, перед дверью, этот самоуверенный человек неожиданно для Чжао вдруг продемонстрировал некую робость. Почему бы это, подумал гость.

Дверь распахнулась, и Чжао оказался в очень скромном интерьере, самом непритязательном из всех когда-либо виденных им. Потолок и стены выкрашены в белый, мебель тоже белая. Подобная гамма ошеломила и китайца, для которого белый — цвет траура. Русскому комната, возможно, покажется всего лишь холодной и бесприютной, но Чжао прямо озноб пробрал.

Зато в комнате горел камин, и всполохи золота гуляли по стенам, оживляя мертвящую белизну. Чжао, не дожидаясь приглашения, бодро проследовал к камину и, встав спиной к полыхавшему огню, с облегчением ощутил, как кончики пальцев начало покалывать — руки отходили от мороза, — и он привольно вздохнул.

— Добрый вечер, мистер Чжао!

Гость поднял голову и беглым взглядом окинул комнату. Прозвучавшее приветствие было произнесено хриплым голосом — сказавший его явно страдал катаром верхних путей, но английское произношение отличалось безупречностью. Чжао не сразу заметил хозяина, блуждая взором по слепящей белизне пространства. Наконец взгляд его добрался до письменного стола, стоявшего у дальней стены. За столом сидел лысый пожилой человек, круглое лицо его было морщинистым, но цвет кожи выдавал здоровяка, полного жизненных сил.

Сидевший был необыкновенно худощав, белый костюм мешком висел на плечах. По-детски голубые глаза за толстыми линзами массивных очков походили на стеклянные шарики: в них не отражалось ничего. Глаза эти смотрели равнодушно: ни приветливости, ни жестокости во взоре, словно пришедший китаец — собака или ребенок, случайно забредший в помещение, где положено находиться лишь взрослым.

Чжао с усилием отвел взгляд, пытаясь освободиться от немигавших круглых глаз, портивших впечатление от внешности сидящего, и проговорил:

— Добрый вечер. Вы?..

— Казин. Моя фамилия Казин. — Человек не удосужился хотя бы привстать, однако рука его, покоившаяся секунду назад на толстой стопке бумаг, взметнулась. Человек отвел руку в сторону, указав на белый кожаный диван у стены: — Может, предпочитаете что-нибудь выпить?