Изумрудные зубки - Ольга Степнова

Ольга Степнова

Изумрудные зубки

Она сидела на диване с ногами и смотрела в распахнутую пасть чемодана.

Кажется, все взяла, кажется, ничего не забыла.

Смена белья, запасные джинсы, два свитера, томик Маркеса. Как же в новую жизнь без Маркеса? «Сто лет одиночества» уже пять лет ее настольная книга.

Кисточки! Про кисточки она напрочь забыла. Она даже рассмеялась от собственной глупости. Краски взяла, а кисти забыла. Татьяна хотела встать, но не успела. В комнату влетел разъяренный отец. Волосы у него были всклочены, очки перекошены, глаза выпучены. Татьяна зажмурилась.

– Таня, он же мужик! Он женатый мужик! Он растопчет тебя!!! Попользуется и растопчет! Ты жизни не знаешь! Москвич! Волк! Пуп земли! Мне стыдно за свою дочь! Нам стыдно! – Он пальцем ткнул в зареванную мать, которая вошла за ним следом, пытаясь дрожащей рукой накапать в стакан корвалол.

– Жур-на-лист! – с неописуемым сарказмом завопил отец. – Наглец он в первую очередь! Наглец и подонок! Ты никуда не поедешь! Я запрещаю! Мы запрещаем! – Он снова указал на мать, трясущую над стаканом коричневый пузырек, и в ярости пнул чемодан. Из него вылетел томик Маркеса. И джинсы вылетели.

Татьяна вскочила.

– Отдай паспорт! – закричала она, не выдержала и зарыдала. – Отдай! – Она собрала вещи с пола и запихнула в чемодан.

Кисточки!

Черт с ними, Глеб купит ей в Москве новые. Новая жизнь – новые кисточки.

Она вытерла слезы.

– Отдай паспорт! – снова обратилась Татьяна к отцу. – Если не отдашь, я все равно уеду. Зайцем! Или пойду по шпалам пешком. Ползком поползу! Ты этого хочешь? Отдай паспорт. Это моя жизнь, мой выбор, моя любовь. Ты не имеешь права меня останавливать.

Отец пошел алыми пятнами и вышел из комнаты. Мать схватилась за сердце и рухнула на диван. Через пару минут отец вернулся, держа в руке документ.

– Получай! – Он швырнул ей паспорт в лицо.

Татьяна поймала его на лету, сунула в карман джинсов, застегнула чемодан на тугую молнию и пошла в коридор обуваться. Натянув ботинки и куртку, она присоединила к чемодану большой плоский этюдник и гитару. Этюдник был на длинном ремне, она повесила его на плечо, а гитару пристроила за спину.

Шагнув через порог, она поняла – все! Назад пути нет. Детство, папа, мама, и прочая лабуда – в прошлом. Впереди – настоящая жизнь, наполненная настоящими событиями и чувствами.

Татьяна понеслась вниз по ступенькам, в которых знала каждую выбоину.

– Девка! Гулящая девка! – закричал вслед отец, высунувшись на площадку. – У тебя нет дома! Запомни – дома у тебя нет!!!

Аккомпанементом к его словам послужили громкие рыдания матери.

На вокзале была толчея.

Татьяна кого-то пихнула, кого-то толкнула, вкрутилась в тесную очередь и оказалась недалеко от кассы. Не растерявшись, она метнула свой паспорт прямо в окошко и крикнула:

– Один плацкарт до Москвы!

– Ишь наглая! – возмутилась очередь, но сделать уже ничего не смогла, только злобно и разноголосо попыхивала:

– Еще бы с роялем сюда приперлась!

– Я всю жизнь вкалываю, холодильник купить не могу! А эта тварь гитарой мне по башке...

– Вот девка! Как метко бросает! Баскетболистка, небось! Длинная вон какая!!

Татьяна выбралась из толпы, отошла в сторонку и набрала Глеба.

– Еж, я еду к тебе! Я взяла билет! Я еду, еду, еду к тебе!!! Меня выгнали из дома! Ты меня ждешь?!

– Жду!!

Он был молод той молодостью, которая уже не портит мужчину.

Путаясь в полах длинного махрового халата, он прошелся от окна к столу, косясь на свое отражение в тонированных стеклах серванта.

– Жду! – В одной руке он держал телефон, в другой курительную трубку с вьющимся над ней сизым дымком. – Я жду уже две недели! Перепутаны все планы! Горит срочный материал в номер! Я отказался от важной командировки! Да нет, это я так... Ну, Тань, не рефлексируй! Ну конечно, люблю! Целую. Жду звонка в дверь! – Он нажал отбой, положил телефонную трубку на базу и подошел к серванту, чтобы теперь уже обстоятельно рассмотреть себя в темном стекле. Отражение ему нравилось.

– Я кайфую, дорогая редакция! – сказал он отражению.

Высокий и худощавый, немного сутулый и черноволосый, с пижонской бородкой и черными живыми глазами... Не зря все бабы от него без ума. Накачанные торсы, квадратные подбородки никогда не смогут конкурировать с его демонической привлекательностью. Главный козырь – это глаза. Они у него насмешливые, изменчивые, пробивающие до самых печенок, заставляющие бешено колотиться любое женское сердце. Любое! Он был в этом абсолютно уверен. Трубка являлась неотъемлемой частью его имиджа. Глеб никогда не опускался до сигарет, курил только самый дорогой табак и его специфический аромат тоже нравился женщинам.

Он еще любовался собой, когда в комнату вошла жена.

Это была милая, несварливая, идеальная, можно сказать, жена. Выглядела она неплохо – полупрозрачный халат, впечатляющие формы, симпатичное личико, вот только глаза красные. Ревела, что ли? Или тетради без ума проверяла?

Глеб усмехнулся и с размаха плюхнулся в кресло.

– Глеб, – сказала жена, – ну почему эта соплюшка называет тебя Ежом? Что за младенческий жаргон?

– Ты опять подслушивала на кухне? – возмутился Глеб.

– Не опять, – возразила жена. – Прошлый раз я подслушивала в туалете! Сам понатыкал в однокомнатной квартире на каждом углу телефонные аппараты, еще и орет.

– Я не ору.

Жена подошла к нему и присела на ручку кресла так, что колени ее прижались к его ногам.

– Глеб, ну хочешь, я тоже буду называть тебя Ежом? Хочешь, я изменю имидж, влезу в рваные джинсы, куплю этюдник и с утра до вечера буду малевать эти ... этю-юды? Я научусь играть на гитаре, запишусь в театральную студию, брошу к черту свою школу и своих обормотов. Только не выгоняй меня, Глеб! Я не хочу жить у мамы.

– Господи, никто не выгоняет тебя, Таня! – Он уткнулся лицом в ее мягкий бок.

– Глеб, – прошептала она, – но как же мы будем жить? Втроем?!.

В тесном купе пассажиры интенсивно жевали.

По их утомленным лицам было видно, что жуют они очень давно.

– А вон та девушка на верхней полке ничего не ест уже двое суток! – сварливо сказала одна жующая тетка другой.

– У нее фигура! Талия! – ответила та.

– Скажешь тоже! Талия, это когда в одном месте тонко, а у нее во всех местах – талия! Девушка, немедленно слезьте вниз и поешьте!

– Спасибо, я не хочу, – Татьяна свесилась с полки и улыбнулась теткам.

– Немедленно слезьте! Если у вас нет своих продуктов, ешьте наши, все равно половину выбрасывать! Ешьте, а то вас вынесут в Москве на носилках изящную, как мумия!

Татьяна джинсовыми ногами нащупала опору и спрыгнула вниз. Усевшись рядом с тетками, она продемонстрировала готовность что-нибудь съесть. Тетки начали совать ей яйца, куски колбасы, сыр, беляши.

– Ой, не надо так много, – засмеялась Татьяна, – мне за год столько не съесть!

– Ешь! – приказали тетки, подсовывая ей помидоры и огурцы. – К жениху, небось, едешь? И какой мужик на такое польстится? – они толстыми пальцами стали тыкать Татьяну в худые бока. Татьяна завизжала, захохотала и впилась в помидор зубами так, что сок брызнул в разные стороны.

Сентябрьская Москва была пасмурная и дождливая.

Она не радовала ни солнцем, ни желтой листвой.

Листва была серая, и небо серое, и асфальт серый, и здания серые, и даже машины все были серые. Лето ушло, не оставив красок.

Упакованная в джинсу Сычева передвигалась по улице со скоростью автомобиля. Прохожие уважительно шарахались, давая Сычевой дорогу. Нужно было бы взять такси, но жаль было денег. Впрочем, времени тоже было жаль, но денег – больше. Сычева перебежала дорогу в неположенном месте, – она торопилась. Она всегда торопилась. Ей уже двадцать пять, а страна еще не знает о ее существовании. Ее не узнают на улицах, не просят автограф, для всех она просто девушка с большими амбициями и не очень большими возможностями, если под «возможностями» традиционно подразумевать деньги и связи.

Тверскую перебежать было невозможно, и она нырнула в подземный переход. Выскочила на противоположной стороне и вжарила дальше, с наслаждением и злорадством отметив, что автомобильный поток справа не двигается. Хорошо, что она не взяла такси, хорошо, что не поехала на метро. Деньги сэкономила и нагуляла свежий цвет лица. Вот только промокла немножко. Сычева сложила зонтик, встряхнула его и нырнула в серое здание ИТАР-ТАСС. Там показала охране пропуск, потом заскочила в лифт и поехала на пятый этаж – знакомый маршрут, за два года набивший оскомину. Разнообразие вносили только командировки.

Газета называлась «Власть» и именовала себя международной. Вроде бы распространялась она по подписке в десяти странах мира, но точно ли распространялась и точно ли в десяти, Сычева не знала. Во всяком случае, в столице она имела вес, подписчиков и хорошую репутацию.