Иди сквозь огонь - Евгений Филимонов

Евгений Филимонов

Иди сквозь огонь (Проект Индиго)

Моим любимым женщинам – Елене и Настёнке

Глава 1

Ночь завораживала. Шедшие всю неделю дожди вычистили город от грязи, что тоннами выбрасывали в атмосферу заводы и автомобили, шныряющие по улицам подобно раковым клеткам по венам человеческого организма. Дождь лил, как из ведра. День за днём, ночь за ночью – и вот воздух стал чист и прозрачен, а звёздное небо опустилось практически на самые плечи.

Всю неделю – впрочем, как и в остальные дни – Катя стремилась на крышу, подальше от становившейся всё теснее квартиры. Дождь не мешал, нет – он приходил нотой настоящего и ничего не требующего от неё лично мира. Мира, который существовал сам по себе, бесстрастно взирая на живущих под небесами, и нисколько не переживая о чьём-то благополучии.

А ещё дождь являлся антиподом огня, что снился Кате почти каждую ночь, с момента, когда она начала осознавать себя – как существо, наделённое разумом и внутренним миром. Это произошло очень рано, в отличие от других детей. На вид они были совершенно одинаковые – розовокожие пухлощёкие карапузы, пускающие пузыри и кричащие во всю мощь небольших, но уже сильных лёгких. Да, с виду они не отличались. Но уже тогда к ней приходили сны.

Такой простой сон – над миром бушевал огонь. Везде, куда достигал взгляд – плясали огненные смерчи, свиваясь в диковинные буквы непонятного языка. Пламя влекло к себе, распахивая жаркие объятия. И она, раз за разом, устремлялась в это горнило, но, внезапно пугаясь, останавливалась у мятущейся стены жара. И тогда огонь умирал, оседая серой пылью. Мир вдали таял точно так же, рассыпаясь, словно выгоревшая головня, в лёгкий пепел.

Катя не знала, почему ей снился один и тот же сон. Просто, он пришёл однажды и стал неотъемлемой частью жизни. Единственное, что Катя знала точно, так это то, что рассказывать про такие сны кому-либо – нельзя.

Странностей у девочки и так хватало. И усугублять положение ещё и новостью о навязчивых снах – это могло покачнуть переполненную лодку чужого терпения. А чужими были все. Даже родители.

Мать и отец любили дочь, она знала. Катя была для них всем – смыслом жизни и наказанием, счастьем и проклятием. Что превалировало в этих чувствах – она и само порой не понимала. Ставшие с первых же минут прозрачными до самых глубин омутов сознания, родители иногда становились закрытыми, одеваясь в непроницаемую броню. Это выглядело так – обычно радужные, ауры становились похожими на старые мятые газеты, пылящиеся в углу под мойкой. И тогда Катя переставала Видеть их, да и Слышать тоже. Оставались обычные пять чувств – и это не очень радовало.

Хотя, так было интереснее: всё вдруг превращалось в головоломку, что позволяло оттачивать обыденные человеческие умения понимать другого. Так, как понимали друг друга мать с отцом. С полуслова, с полунамека, с лёгкого движения ресниц и полуулыбки – родители читали мысли и желания другой своей половины, как раскрытую книгу. А ведь они были обычные люди, как и любая пара из шести с лишним миллиардов населения этой небольшой планеты.

Понимание других людей пришло к Кате очень рано. Она вдруг услышала мысли окружающих, и увидела окружающее их сияние, которое рассказывало очень многое. Если быть точным, то это случилось прямо в родильном доме. Переговариваясь с окружающими комками плоти на изначальном детском языке, она удивилась вспыхнувшему вокруг них световому кокону. Катя увидела, как протекают мыслишки в головках соседей и соседок. Слышала, как шумит кровь в венах малышей. Она ощущала, как рождаются слова у гигантов, приходящих с едой и объятиями. Наверное, если бы она захотела, то увидела бы, как бьются их сердца.

Катя упрятала пришедшее знание. Слишком уж ясным было понимание слабости хрупкой оболочки, которой лишь предстояло стать телом, несущим сильное «Я».

И она превратилась в такую же гусеничку, поглощающую пищу и изрыгающую отходы жизнедеятельности, дожидаясь момента, когда можно будет задуматься о трансформации. Она надеялась, что это произойдет скоро.

Мозг малышки постоянно работал, впитывая информацию для размышлений, и переваривая её. Пищей для ума становилось абсолютно всё – игрушки, весёлая болтовня родителей, игра света на потолке, шум ветра и пение птиц за окном. Всё, что она могла увидеть и услышать, а порой – представить и додумать.

Что-то мигнуло в бездонной глуби неба. Катя отряхнулась от задумчивости и присмотрелась. Падающая звезда – это мигнул, сгорая, очередной метеорит, вошедший в атмосферу земли.

«Так и мы все, – подумалось ей. – Как букашки на свече, сгорим, и следа не останется, кроме пятна на сетчатке. Хотя, если подумать, свет от вспышки уйдёт в космос и превратится в бессмертную волну, несущуюся, чёрт знает куда. Интересно, как далеко она дойдёт».

Мысль понравилась, уводя от набивших оскомину воспоминаний о детстве. Она улыбнулась, всё-таки под звёздами очищение происходило быстрее. И эффективнее. Вот и сейчас – пусть детская, и даже не особо умная – мысль забавляла. Подкорка будет прокручивать задачку, так и эдак, ещё некоторое время, отпустив сознание на вольные хлеба.

Вздохнув глубоко, Катя, откинулась и снова вгляделась в небо. Теперь это превратилось в чистое удовольствие. В её восприятии каждая звезда имела уникальные цвет, голос и песню. Да, небесные светлячки пели для неё. Лишь ради этого она готова была приходить на крышу каждую ночь. А на даче она и вовсе спала на улице – в гамаке, или на старой раскладушке, укутавшись в древний плед, пропахший ромашками. Там отсутствовал смрад человеческих мыслей – на природе люди отдыхали от всего, и – даже от себя. А в городе приходилось закрываться постоянно, следя, как бы не проползла чужая эмоция и не срезонировала на тонких струнах эмпатии.

Катя поёжилась, отгоняя воспоминание. Да, тогда получилось очень плохо. Поссорившись с матерью, она нечаянно раскрыла своё сознание и внезапно оказалась во власти чужих эмоций – где-то в соседнем подъезде пьяный мужик избивал жену. Несущаяся от него волна ненависти вошла в Катю. И вышла из неё бушующим торнадо, разлетевшись во все стороны и затопив сознания всех людей в радиусе около ста метров, настолько она открылась тогда. Злополучный вечер запомнил весь дом. И старушки судачили ещё не одну неделю, вспоминая «ту» пятницу. А Катя ещё долго шептала слова благодарности звёздам, за то, что тогда не случилось смертоубийства. Разбитые губы, выбитые зубы, поломанная мебель и выбитые стёкла – не в счёт.

А мама с папой не почувствовали. «Блаженные, – усмехнулась Катя, – Ничто их не берёт».

Хотела бы и она так. Найти свою половину, чтобы не бояться ничего и никого. А самое главное – быть любимой, ощущать тепло и уют. Не из родительских побуждений, а по-настоящему. Стать желанной и единственной – как ей этого хотелось, кто бы только знал. Она всё отдала бы за чувство близости, но – увы.

Катя вспомнила, каким был первый – и последний – случай такой близости.

Это произошло в детском саду. Пять лет, старшая группа. Уже считающие себя взрослыми и безумно галантными дети. Василёк из второй группы долго ухаживал за ней. Куда там взрослым самцам до церемонности чистого душой мальчишки. Игрушки, конфеты… Особенно запомнился рожок мороженого, протащенный в сад непонятно каким образом.

Вот тогда-то он и чмокнул её прямо в измазанные пломбиром и вишнёвым джемом губы. И она, от непривычного чувства близости – открылась. И завизжала от страха, увидев, как потекла перед её взором Васина кожа, открывая спрятанные внутри венки и артерии, а потом и бьющееся сердце, которое, вдруг, затрепыхалось пойманным мотыльком. Перед Катей проносились образы – мальчишка, паренёк, мужчина… кровь на асфальте… Она оттолкнула Василька, и друг отлетел, стукнувшись о кабинку головой. Рёву было много, с обеих сторон. И она навсегда запомнила испуганный, обиженно-недоумённый взгляд Василя, когда он уходил домой.

На другой день Катя намеренно поссорилась с ним. И больше никому не давала поводов для сближения. «Снежная королева» – прозвище появилось уже в выпускной группе. «Умничка. Но задавака. И глаза-холоднючие, как ледышки» – так её охарактеризовала нянечка, Илона Павловна. Старых кровей, бабуля не лезла за словом в карман и не стеснялась выдавать хлёсткие эпитеты детям, не взирая на статус их родителей. Если бы она знала, в каком ужасе пребывала Катя, считающая, что поцелуй чуть не стал причиной смерти Василя – то смягчилась бы. Наверняка. Но – она не знала. И не знал никто. Все семь лет в школе Катя оставалась точно такой же ледышкой, отбивая неуклюжие попытки одноклассников и мальчишек из других классов сблизиться.

А ею увлекались многие. Худощавая, с идеальной развитой фигурой классических пропорций, длинноногая и с пышной шевелюрой огненных волос – Катя словно сошла с обложки буклета дорогих импортных кукол. Вот только глаза. Синие – но не небесной синью, нет. Глаза синели, как уходящие в лёд дыры. Взгляда этих замораживателей хватало, чтобы у воздыхателя не приключалось второго приступа обожания. Порой добавлялась и пара-тройка слов. Не обидных, нет – а идеально описывающих глубинную суть недостатков наглеца, посягнувшего на дружбу с ней. С самой Снежной Королевой. Она находила, что сказать каждому – ведь это совсем не сложно для того, кто видит людей насквозь. Скрепя своё сердце, она защищала чужие. И плакала по ночам, закрывшись от мира шторами одиночества.