Последняя жизнь (СИ) - "Ifodifo"

========== Глава 1. ==========

Среди миров, в мерцании светил

Одной звезды я повторяю имя…

Иннокентий Анненский

Джон. 21 год. Большая Сирена.

Увольнительное Джон получает в числе прочих отличившихся на учебных стрельбах, и оттого на душе радостно до ликования. Есть возможность похвастаться перед отцом своими достижениями, а заодно навестить Сару Сойер и как бы мимоходом упомянуть о первом месте. Определенно, это должно произвести на Сару неизгладимое впечатление, и тогда, возможно, она сжалится и пообещает ему первый танец на балу, а там он угостит ее шампанским и уговорит прогуляться до каминной. А в каминной императорского дворца, как известно, такие вещи происходят, что Джон мечтательно закрывает глаза, ощущая внизу живота разгорающееся теплое желание. Все же неправильно делает руководство академии, что так надолго изолирует своих курсантов от женского общества. Это приводит к излишней агрессии (не далее как вчера курсант Сандерсон хорошенько взгрел курсанта Милтона по совершенно пустяковому поводу) и нарушениям дисциплины (Джон сам несколько раз бегал в самоволки на свидания к Саре, и несколько раз в компании ближайшего друга Билла в дом терпимости к мадам Форш, где впервые, кстати, лишился девственности в объятиях крошки Мими). Но это все лирика, сейчас увольнительное вполне законное – Джон блаженно улыбается и открывает глаза, чтобы увидеть проплывающий внизу пейзаж пригорода столицы.

- О чем размечтался? – весело толкает в бок друга Билл. – Небось сразу к девочкам? – подмигивает.

- Да ты что, я домой, - возмущается Джон. – И у меня ведь есть Сара, так что о девочках даже не заикайся, - он строго смотрит на него.

- Ну да, - хихикает Билл, - а Сара в курсе, что она у тебя есть?

- Вообще-то я собираюсь сделать официальное предложение, - надменно сообщает Джон и уже тихонько добавляет: - Когда академию закончу.

- Тогда конечно, - Билл откровенно ржет. – Если она к тому времени не отдаст свою руку и сердце какому-нибудь гражданскому банкиру.

- Умеешь ты сказать гадость, - тускнеет Джон, - Сара не такая…

- Они все не такие…

Кар влетает в Ласс, снижаясь, и Джон не устает удивляться тому, как преобразилась столица: на правительственных зданиях вывешены государственные флаги, работают фонтаны, газоны подстрижены и как никогда ядовито зелены, в клумбах высажены какие-то совсем уж экзотические цветы чудной расцветки, в парках покрашены чугунные решетки, а мостовые блестят, словно их только что вымыли шампунем.

- Я пропустил какой-то государственный праздник? – интересуется Джон у друга.

- Ну ты совсем от жизни отстал, - поражается Билл. – Это ж в честь сфинксов. Правительственная делегация Батрейна. Которую неделю заседают, в столицу столько военных понагнали, боятся провокаций. Новости же смотришь, во внешних мирах неспокойно. Цветные революции одна за другой, и все дружественных режимов. Прямо эпидемия какая-то. Нам даже увольнительное давать не хотели, но уважили фамилии, пошли навстречу. Кстати, на балу сможешь лично на сфинксов посмотреть.

- И бал в их честь? – качает головой Джон. – Поразительно, а я надеялся на обычный летний бал, тур вальса, каминная…

- Забудь, - веселится друг, - каминную по такому случаю закроют, а для верности еще и заколотят. Императрица, говорят, сильно гневалась, когда нашла под диванной подушкой презерватив…

- Это байка, - неуверенно усмехается Джон.

- Возможно, но каминную закроют, я тебе говорю.

Перспектива облома спланированной любовной кампании Джона расстраивает, и он уже заранее ненавидит этих сфинксов. Какого черта вообще? Зачем они империи? Такси опускается возле особняка Ватсонов. Джон прощается с другом, которому еще два квартала добираться до особняка Мюрреев. От долгой поездки и стрельб, проведенных накануне увольнительной, все тело ноет. Джон провожает взглядом кар с другом и спешит к распахнутым предусмотрительным пожилым привратником воротам.

- Здравствуй, Маркус, - здоровается Джон, - кто дома?

- Да все дома, и матушка, и батюшка ваш, и юная барышня, - отвечает тот, гремя ключами.

Джон широко шагает по посыпанной гравием дороге в направлении дома, с наслаждением вдыхая знакомый запах распустившихся рододендронов и шиповника. Поразительно, что по дому Джон, как правило, скучает издалека, а стоит сюда приехать, и тоска проходит довольно быстро. Первая радость от возвращения, от встречи с родными, от домашней кухни и уюта длится недолго. На следующий день пребывания дома уже тянет назад в академию, к головокружительным полетам, к родной комнатушке на двоих с Мюрреем, к строгим преподавателям и придирчивым инструкторам. Но пока Джон наслаждается домом, узнавая привычные с детства картины, запахи и звуки. Особняк выплывает из-за подстриженных деревьев величественно и неторопливо, своим парадным входом с широкой лестницей и подъездной аллеей, огибающей небольшой форельный пруд. Джон переходит на бег, но навстречу уже спешит Гарри, одетая по-утреннему небрежно, зажав в кулаке плюшку. Она с визгом повисает на шее брата, и Джон с удовольствием кружит ее, осторожно придерживая за талию.

- Как ты выросла, сестренка, - произносит он, чуть запыхавшись, опускает на траву и с чувством чмокает в нос, - привет!

- Джон, фу! – морщит Гарри носик. – Что за манеры! - хватает брата за рукав мундира и тянет в дом. – Идем скорее завтракать, Глэдис приготовила твои любимые марципановые булочки, как знала, что ты приедешь…

Джон поводит носом и ускоряется - марципановые булочки Глэдис готовит нечасто и не много, и любит их не один Джон. Родители завтракают на веранде. При появлении Джона отец откладывает неизменную газету «Имперские ведомости» в сторону, а матушка, охнув, обнимает сына и, не удержавшись, плачет на его широкой, обтянутой мундиром груди.

- Ну будет, мать, будет, - грубовато шутит отец, виновато глядя на сына. – Скучает она без тебя, Джонни…

- Сыночек, - всхлипывает матушка, - жив, здоров… - Джон нежно обнимает ее и легонько целует в висок.

- Да что с ним будет-то, - веселится отец. – Ты лучше прекращай сырость разводить и накорми-ка парня, он ведь с дороги. Вон как отощал!

- И правда, что это я, - слезы у матушки мгновенно высыхают, она начинает суетиться, устраивая сына поудобнее. – Фрис, Глэдис… Джонни приехал. Приборы ему. Мяса… Мужчины едят мясо…

Появившаяся Глэдис всплескивает руками и уносится на кухню готовить для Джона горячее. Фрис несет посуду.

- Любимчик, - хихикает Гарри и показывает брату язык.

- Фрис, скажи Глэдис, ничего не надо, здесь и так всего много, - Джон распрямляет крахмальную салфетку и тянется за марципановой булочкой. – Мне лучше чая налейте.

Матушка влюбленно наблюдает за тем, как сын с аппетитом поглощает булочки, блинчики с семгой, яйца пашот и холодную говядину, запивая все чаем. Отец тихо посмеивается в усы. Гарри крошит в тарелку хлеб.

- Ну что, как учеба? – спрашивает отец, когда Джон перестает глотать еду как гусь. – По какому случаю увольнительная?

- Отличник боевой и политической подготовки, - бодро рапортует Джон. – Вчера были стрельбы, я занял первое место. А в прошлом месяце мы самостоятельно летали на боевых истребителях, без инструкторов. Месяц жили на базе на орбите, - и Джон с увлечением принимается рассказывать о том, как впервые вывел свое звено в учебный полет. – Это уже не тренажеры, не симулякры, не наши учебные тихоходы. Все настоящее, - с гордостью добавляет он.

Матушка сокрушенно качает головой, а Гарри забывается и открывает рот, отчего выражение лица приобретает глуповатый оттенок. Отец раздувается от гордости.

- А что там у вас в военном ведомстве говорят о бардаке во внешних мирах? - сердится отец. - Революция, вплоть до разрыва дипломатических отношений с империей. Какой-то бред. Почему это никого не настораживает? Неужели непонятно, что пахнет заговором. Кто-то планомерно избавляет нас от союзников во внешнем мире.