Треба - Сергей Малицкий

Сергей Малицкий

ТРЕБА

Иллюстрации

ПРОЛОГ

Весна в горах — та же, что и на равнине. Не только ущелья окутываются туманами, и склоны гор покрываются зеленым налетом чуть ли не под самые ледники, но и ветер становится влажным и теплым, а под крышей уютного трактирчика на восемь столов вдруг обнаруживается какая-нибудь ошалевшая от счастья пичуга, которая разливается трелями, словно добиралась к родному гнезду с края света.

Милая, еще далеко не старая женщина стояла за стойкой, шевелила лопаткой в печи лепешки по-лапаньски, поглядывала на рвущую горло птицу, бросала взгляд в зал, свет в который падал из четырех больших окон, и улыбалась. Прошедшая зима оказалась не слишком суровой, монеты, сообразно количеству прикормленных завсегдатаев, водились, муж не огорчал, а скорее радовал, да и дети росли на загляденье — крепкие, шустрые, сообразительные, а что еще нужно матери для счастья? Тем более что и в эту минуту все трое были рядом: младшая дочь, прикусив от старания язык, месила начинку для лепешек, средняя раскатывала тесто, а старший сын только что принес охапку дров для печи и ухватился за ручки ведер, чтобы наносить еще и воды из колодца.

— Обожди с водой, — продолжая улыбаться, но пряча в глазах беспокойство, бросила негромко мать. — Две кадушки полны. Сбегай-ка к отцу да подмени его. Скажи, срочно нужен в трактире. Гость у нас.

— Кто? — прошептал черноволосый парень, не поворачивая головы в сторону зала.

— Кто-то, — ответила мать. — Иди через двор. Отец пусть заходит с улицы да бирку повернет. Как раз утренние посетители разойдутся.

Парень кивнул, громыхнул ведрами и вышел на задний двор, а уже оттуда выскочил в узкий проулок, в котором еще лежал в тени лед, перемахнул через низкую каменную ограду, вылетел на площадь перед крепостными воротами, где шумело торжище, и, лавируя между рядами, палатками, тентами и коробейниками, подбежал к самым воротам крепости.

— Отец! — окликнул он кудрявого, с легкой проседью, улыбчивого торговца, который продавал горячие намешские пирожки.

— Что за оказия? — поинтересовался тот, не стирая с лица улыбку, хотя его глаза наполнились тревогой.

— Мать зовет, срочно, — понизил голос парень. — Велела подменить тебя да сказать, что ты нужен в трактире. Заходи с улицы, не забудь повернуть бирку. Гость у нас.

— Кто? — тут же начал снимать с плеча корзину торговец.

— Не знаю, — ответил парень. — Я не разглядывал.

— Менять меня не нужно, — сунул сыну в руки корзину торговец. — Ешь. Один пирог остался. Неси корзину в трактир, но через двор. Потом тихо, тайком, подай матери за стойкой лук и десяток стрел. Лук держи над стрелами. Понял?

— Понял, — пробубнил парень с набитым ртом.

— Так не медли, — похлопал его по плечу торговец. — И пригляди, нет ли подозрительных зевак возле трактира.

В первые весенние дни, едва в городке при крепости Гима — обители вольных мудрецов, или, как о том любили позлословить где-нибудь в богатых домах Хилана, убежище сумасшедших изгоев со всей Салпы, — с мостовых сходил лед, колокол в надвратной башне давал сигнал к началу окраинного торжища. Всю площадь, которая и в обычные дни даже зимой не оставалась без торговцев, купеческий люд заполнял в сотню раз плотнее обычного. Поднимались шатры и палатки, тянулись тенты, ставились в ряд крытые и открытые повозки, сколачивались да расставлялись столы и прилавки. Весь не слишком большой городок разом превращался в ярмарку, которая, конечно, не могла спорить размерами со знаменитой водяной ярмаркой Хилана, но для изрядного количества обитателей Салпы была главным торжищем на целый год. Вольные хлебопашцы именно здесь могли взять лучшую цену за зерно, кожу, гончарные и ткацкие изделия. Мугаи именно сюда тайными тропами да с немалыми ухищрениями провозили олово и драгоценные камни. Лапани именно здесь и больше нигде делились с прочими обитателями Салпы верблюжьим молоком и сыром, войлоком и, что влекло на гимскую ярмарку прощелыг со всего Текана, — золотым песком. Даже торговцы из-за Хапы, несмотря на недовольство вновь избранного правителя всего Текана — молодого иши, — умудрялись добираться до вожделенного торжища. Немногочисленные после пережитой Пагубы гиенцы хвастались лошадьми и овчиной, еще более немногочисленные, заново отстраивающие свой город кетцы — орехом и шерстью, хиланцы — стальными и бронзовыми штуковинами, редкие гости — туварсинцы — шелком, и прочая, и прочая, и прочая. Только тати, в отличие от допагубных лет, на ярмарке почти не показывались. Нет, упрямые малла перекатывали со своих крохотных повозок к торговым местам бочонки с медом, а вот лами и кусатара старались до времени не появляться на Гимском перевале, искали для себя других торжищ и других перевалов. Впрочем, как говорили старцы в самой крепости, путь им на ярмарку был не заказан, и рано или поздно они должны были на нее вернуться, тем более что стражники Гимы порядок на площади и во всем городе поддерживали неукоснительно.

Пробираясь между многочисленными торговцами, их товаром и еще более многочисленными покупателями, недавний пирожник улыбался незнакомым ему людям, при этом незаметно поправляя ножи на поясе. Так, с улыбкой на лице, он и добрался до дверей собственного трактира, который стоял не на площади, а на соседней улочке, что не мешало ему благодаря добрым отзывам довольных караванщиков славиться на все окрестные земли не слишком высокой ценой и изрядным качеством еды.

Подойдя к трактиру, торговец перевернул бирку, на которой были написаны два слова — одновременно и по-хилански и по-лапаньски, той стороной, что извещала — трактир закрыт, приметил скучающую у коновязи невысокую, но выносливую лошадку и вошел внутрь. Хозяйка стояла за стойкой, девчонки возились рядом, в зале оставался один человек. Торговец подмигнул хозяйке, шумно поздоровался, словно за столами сидели не меньше десятка его дружков, сел через стол напротив незнакомца и столь же шумно потребовал себе кубок вина и кусок пирога.

Незнакомец оказался незнакомкой. Просто одетая женщина лет двадцати — двадцати пяти ела поданное ей кушанье, а именно все тот же пирог с мясом и овощами, окуная его время от времени в миску с соусом, да запивала все это великолепие слабым вином, разбавляя его водой. Лицо и волосы ее скрывал капюшон зеленовато-серого шерстяного бурнуса, но выглядывающие из-под него завитки черных волос, строгая линия носа, подбородка, цвет кожи и временами посверкивающий необычный, темно-синий взгляд позволяли предположить, что незнакомка довольно привлекательна, а может быть, даже и очень красива. Рядом с нею на столе лежал мешок, в котором, судя по очертаниям, могла быть укрыта как небольшая прялка, так и самострел с наложенной на него стрелой. Торговец скосил взгляд под стол и разглядел прислоненный к лавке посох. Простенький, с удобной, оплетенной кожей рукоятью, но уж больно громоздкий сам по себе.

— Брось, Харк, — проговорила женщина низким приятным голосом, отпив очередной глоток разведенного вина. — Не хотела показываться, но уж больно ты резок, а женушка твоя глазаста. Оставь в покое ножи на поясе и в рукавах. Не устраивай представление. Ведь ты не для этого перевернул бирку у входа и задвинул щеколду изнутри? Ты же хозяин трактира? Оставь пироги и вино посетителям. Тебе же гораздо милее домашняя похлебка, печеная курочка и салатик из ранней редиски. Разве не так?

Торговец едва не поперхнулся вином из кубка, который он уже поднес ко рту, а стоявшая у печи женщина выронила лопатку на угли.

— Не волнуйся, Хасми, — продолжила незнакомка. — Твоего кудрявого муженька я вижу впервые. Просто есть некоторые хитрости, которые позволяют определять… пристрастия собеседников. Ты можешь не беспокоиться. У тебя замечательный и верный муж, если он и может изменить тебе, то только с миской все той же похлебки. Да и то сердце его останется с тобою.

— Кто ты? — только и смогла вымолвить Хасми, сбивая огонь с лопатки. — Что тебе нужно?

— Ну, уж стрела в живот мне без надобности, — улыбнулась незнакомка, отодвигая блюдо и смахивая с пальцев крошки платком. — Поэтому не трогай лук да отправь куда-нибудь дочек и сына, который спрятался под стойкой. Раз уж между нами завязался разговор, будет лучше, если они не услышат лишнего.

Хасми прошипела что-то негромко, дождалась, когда шлепанье босых ног по дощатому полу затихнет, выложила на стол лук, стрелы, несколько ножей, что могли служить и для кухни и для боя, и приготовилась слушать.

— Мое имя вам ничего не скажет, — не торопясь, начала незнакомка. — И знать вам про меня ничего не нужно, кроме того, что я ищу человека, которому я обязана и который в небольшой степени обязан и мне.