В тупике - Жорж Сименон

Жорж Сименон

«В тупике»

Глава 1

Определить, какую роль сыграл в нашей жизни тот или иной час, мы, разумеется, можем только впоследствии. Но о котором идет речь, окрашен цветом неба; а было оно серым повсюду, куда ни глянь, как внизу, где мчались тучи, гонимые восточным ветром, так и в вышине, где про запас хранился дождь на много-много дней.

Уже не хватало сил хныкать и повторять, что проходит последнее воскресенье перед Пасхой! Да и к чему? Это тянулось уже месяц за месяцем! Месяц за месяцем газеты сообщали о наводнениях, оползнях, обвалах!

Лучше уж молча пожимать плечами, как пастор, вице-мэр, что стоял перед дверью, спрятав руки в карманы, ссутулясь и глядя в одну точку.

Было только десять часов утра. В такое время вице-мэр еще не оделся как полагается. Он заглянул сюда по-соседски, накинув старый пиджак на ночную рубашку и сунув босые ноги в кожаные шлепанцы. Лили за стойкой мыла стаканы и ставила их на полку. Тони, рыбак, полулежа на диванчике, обтянутом искусственной кожей, машинально следил за ней. Резная металлическая вывеска со скрипом раскачивалась при каждом порыве ветра, и дождь размывал намалеванную яркими красками тарелку буйябеса[1] и надпись «У Полита».

А сам Полит, тоже еще не одетый и не умытый, был просто вне себя. Яростно загружал он большую печь, которую вот уже два месяца следовало перестать топить. Потом шел в кухню — ступенькой ниже — и гремел там ведрами и кастрюлями.

— Кажется, сегодня в церкви ветки самшита освящают? — спросил вице-мэр, когда зазвонили колокол церкви в порту Гольф-Жуан.

Как раз в эту минуту мимо двери проходила согнувшаяся под зонтиком старуха, вся в черном, с молитвенником в руке.

— А по-моему, сегодня день свечей! — вздохнул Тони, не двигаясь с места.

— Каких еще свечей?

— Когда я, мальчиком, пел в церковном хоре…

— Это ты-то пел в хоре?

— Почему бы и нет? Так вот, я помню, что-то говорилось тогда о свечах, и священник втыкал гвозди в такую здоровенную свечу…

— Да это все приснилось тебе! — пробурчал вице-мэр, который ничего такого не припоминал.

Прямо перед ним, в порту Гольф-Жуан, приплясывали на волнах лодочки, причаленные в нескольких метрах от мола, носом к ветру. А подальше, вырвавшись из-под защиты мыса Антиб, клокотало море и крутые гребни, казалось, исходили дымом.

— Я тоже помню свечи, — вмешалась Лили, о которой вовсе позабыли.

Вице-мэр воспользовался случаем, чтобы отпустить грубую шуточку, и приоткрыл застекленную дверь. В тот же миг брызги дождя, с шумом заливавшего узкий тротуар, ворвались в кафе, долетев чуть не до самой его середины.

— Дверь! — заорал из кухни Полит.

— Заткни пасть! — отозвался вице-мэр, но дверь все-таки закрыл.

Время от времени мимо кафе проносилась машина из Канн в Жуан-ле-Пэн, взметая с обеих сторон фонтаны грязной воды. Потом у двери остановился большой синий лимузин с шофером в ливрее. Из машины вышел человек в белых брюках, черном клеенчатом дождевике и морской фуражке; он рассеянно пожал руку шоферу и, согнувшись, перебежал через тротуар в кафе.

Вице-мэр, собираясь уйти, потеснился, пропустив его, и пробормотал: «Привет, Владимир!»

Машина уже повернула назад, в Канны, откуда пришла. Владимир стряхнул свой черный дождевик, подошел к стойке, угрюмый, недовольный, нерешительный. Каждое утро повторялась одна и та же комедия. Он с отвращением смотрел на бутылки. В этот час лицо его было опухшим, веки красноватыми. Лили ждала, улыбаясь, держа в руке стакан и полотенце.

— Виски?

— Нет.

Тони, по-прежнему развалясь на диванчике, тоже глядел на Владимира. А вице-мэр стоял теперь спиной к застекленной двери.

— Ну ладно! Виски так виски!

Он закурил и посмотрел на Тони, не находя нужным поздороваться с ним. К чему это, когда и так видишься потом целый день? Затем бросил взгляд в окно, на яхту, видневшуюся в конце мола.

— Блини выходил?

— Не видал.

Владимир вошел в кухню, где Полит ставил на огонь картошку, открыл стенной шкаф, взял оттуда банку свежезасоленных анчоусов и вытащил пальцами две-три рыбки.

— Поздно лег? — спросил Полит.

— В четыре.., пять.., уже не помню.

— Гости?

— Друзья из Марселя, вечером уезжают.

Он снова примостился у стойки и жевал анчоусы, даже не стряхнув с них соль, иногда запивая их глотком виски.

Порой вздыхал, поглядывая на белую яхту. Виие-мэр тоже вздыхал, погода его угнетала.

— Пора мне пойти одеться, — заявил он. Это он повторял уже в третий раз, но у него все не хватало духу выйти из кафе и перейти в соседний дом. Не двигаясь с места. Тони воскликнул:

— Э! Вот и Блини!

С яхты спустился человек, одетый, как и Владимир, в белые полотняные брюки и черный дождевик, на голове у него была фуражка с золотым гербом. Он нес в руке продуктовую сумку и шел торопливой походкой, подняв воротник, спрятав в него подбородок. На какое-то мгновение Блини шагнул в сторону, чтобы заглянуть в окно кафе, увидел Владимира и снова двинулся к рынку.

— Не скучает он, должно быть, с девчонкой-то! — проговорил вице-мэр.

Владимир промолчал. Даже не подумав расплатиться, он набросил на плечи дождевик и пошел к «Электре».

Остальные посетители ничего и не заметили, подумали, что Владимир всегда такой по утрам. За те годы, что он был капитаном «Электры», они успели к нему привыкнуть. Лили, не задумываясь, налила ему виски, хотя он и утверждал, что пить не будет. И теперь они полагали, что он недолго пробудет на борту и вернется выпить еще стаканчик, после чего только и развеется его утренняя горечь.

Но никто из них толком ничего не знал.

Снова погрузились они в унылое созерцание дождя, следя за Владимиром, который приблизился к яхте, поднялся по сходням и наконец исчез в носовом люке.

— Неплохо устроился в теплом местечке… — вздохнул Тони-рыбак.

— Не скажи, иной раз не захочешь быть в его шкуре, — возразил вице-мэр, подумывая уже, не пора ли идти одеваться.

Лили покончила со стаканами и теперь протирала полированные столы, потускневшие от сырого воздуха. Кафе Полита не было трактиром для рыбаков, но не было и рестораном для туристов. Однако напоминало оно и то, и другое. Полит сохранил в целости прежнюю длинную оцинкованную стойку с сифоном и краном для пива и кассой в углу. Пол был, как и раньше, вымощен красными плитками, на прованский лад, но теперь тут стояли красивые деревенские столы темного дуба, стулья с плотными соломенными спинками, а на окнах висели занавески в мелкую клеточку.

— Лили! — крикнул Полит. — Сбегай купи полфунта сала…

— Можно взять ваш дождевик? — спросила девушка у Тони и побежала к лавкам, окружающим церковь и кинотеатр.

Там она увидела Блини, который, как толковая хозяйка, щупал кабачки один за другим. «Привет, Блини!» — издали бросила Лили.

По-прежнему дул ветер, неслись серые тучи. Владимир неподвижно стоял в кубрике «Электры». Он был похож на больного, чувствующего, как у него сжимается сердце, предвещая приступ.

Справа — койка Блини. Слева — его собственная. Над ними были еще две подвесные койки, по одной с каждой стороны, но на этих верхних койках они держали вещи. На стороне Владимира — беспорядок, одежда и белье, разбросанные вперемежку, бутылки минеральной воды «Витель».

На стороне Блини — все прибрано, как у образцового солдата: тщательно заправленная койка, белье, уложенное стопочкой, мелочи, сувениры и украшенный голубой ленточкой вид Батума, что на Кавказе.

Владимир стоял, держа правую руку в кармане, и чуть покачивался, когда яхта кренилась под напором волн. В открытый люк над его головой залетали брызги дождя, и на полу уже образовался мокрый квадрат.

Внезапно он судорожно вздохнул, что-то пробормотал по-русски и протянул руку к деревянной шкатулке с выжженной на крышке картинкой, стоявшей на стороне Блини. В таких шкатулках девушки обычно держат милые сердцу сувениры или любовные письма.

В этой шкатулке хранились фотографии, монеты, открытки, всевозможный хлам, который Владимир отбросил рукой. На мгновение в кубрике, несмотря на тусклое освещение, что-то ярко блеснуло, — то был бриллиант, величиной с орешек, вставленный в оправу кольца.

Потом с палубы донесся какой-то звук, и Владимир быстро поставил шкатулку на место. Он едва успел наклониться к своей койке, как кто-то наверху подошел к открытому люку над его головой.

— Вы здесь? — произнес чей-то голос.

— Да, мадмуазель.

Его лицо побагровело. Он не знал что делать, хватал наудачу что-то из одежды. Потом поднялся по железной лесенке на палубу.

Девушка о нем уже забыла. Она стояла на носу яхты, одетая, как и он, в клеенчатый дождевик, спрятав руки в карманы. Ее темные волосы намокли от дождя, но она, казалось, не замечала этого. Она держалась очень прямо, лицо ее было серьезным и спокойным. Она смотрела на дождь, как смотрел на него вице-мэр из окна кафе Полита, как смотрели в этот же час многие другие, сидевшие взаперти у себя дома.