Карандашные пометки биолога на полях книги Джареда Даймонда «Ружья, микробы и сталь. Судьбы человеческих обществ» - Кирилл Еськов
- Категория: 🟢Научные и научно-популярные книги / Биология
- Название: Карандашные пометки биолога на полях книги Джареда Даймонда «Ружья, микробы и сталь. Судьбы человеческих обществ»
- Автор: Кирилл Еськов
- Возрастные ограничения:Книга может включать контент, предназначенный только для лиц старше 18 лет.
- Поделиться:
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кирилл Еськов
Карандашные пометки биолога на полях книги Джареда Даймонда
«Ружья, микробы и сталь. Судьбы человеческих обществ»
Джаред Даймонд. Фото с сайта ru.wikipedia.org
Когда ученый вторгается в чужую для себя область науки, он рискует стать посмешищем для тамошних специалистов (как это произошло, например, с некоторыми вполне уважаемыми в профессиональном сообществе математиками, решившими «улучшить» историческую хронологию). Есть, однако, и удачные примеры таких вторжений, например метеоролог и физик атмосферы Альфред Вегенер (Alfred Lothar Wegener) — создатель теории дрейфа материков, произведший революцию в исторической геологии. Иногда наблюдательный «чужак» подмечает те странности, на которые давным-давно «замылился глаз» у «аборигенов». Именно это произошло и с Джаредом Даймондом (Jared Diamond) — орнитологом, сотрудником Эрнста Майра (Ernst Walter Mayr), одного из отцов-основателей СТЭ (синтетической теории эволюции). Даймонд провел многие годы в зоологических экспедициях на Новой Гвинее и островах Пацифики, где обратился к истории первобытных обществ.
Даймонд начинает книгу с изложения своего давнего диалога с папуасским вождем-реформатором Яли, получившим европейское образование; тот озадачил своего молодого белого приятеля простым вроде бы вопросом: «Отчего у вас, белых, столько разнообразного карго, а мои чернокожие братья, хоть наизнанку вывернись, живут в нищете, хворости и невежестве? Что мы делаем/делали не так?» Или, в чуть другой модальности: отчего в процессе начавшейся с 1492 г. европейской экспансии при любых столкновениях европейцев с народами/цивилизациями обеих Америк, Африки к югу от Сахары и Австралии с Океанией вопрос возникал лишь о числе раундов до нокаута?
Иначе говоря, где там все-таки разруха — «в сортирах или в головах»? Что, у аборигенов Америки, Африки и Австралии руки растут не из того места? Или же, напротив, народы Евразии «родились с серебряной ложечкой во рту» в смысле неких ландшафтно-климатических, доставшихся им на халяву бонусов? Ну, а поскольку по нынешним политкорректным временам любая попытка указать на различия между «цивилизованными» и «отсталыми» народами (не антропологические даже, упаси бог, а чисто социокультурные!) однозначно трактуется как «расизм», это нежданно-негаданно сделало респектабельным давно, казалось бы, похороненный историками географический детерминизм. И неудивительно, что взгляды создавшего новейший вариант этого самого географического детерминизма Даймонда — естествоиспытателя, профессионально разбирающегося в вопросах биогеографии и биологической эволюции, стали весьма популярны, а книга его удостоилась Пулитцеровской премии и сделалась мировым бестселлером.
Суть концепции Даймонда в двух словах такова. Поворотным пунктом в истории человечества стал произошедший в послеледниковую эпоху переход к производству продовольствия (в привычных нам терминах — «переход от присваивающего хозяйства к производящему»), сиречь от охоты/собирательства к скотоводству/земледелию. Племя, располагающее избытком продовольствия, обретает возможность содержать некоторое количество «нахлебников», непосредственно не связанных с добыванием пищи, — сперва профессиональных воинов, а затем управленцев, ремесленников и проч. На множестве примеров из истории межплеменных конфликтов, главным образом в Пацифике (этот раздел книги Даймонда мне лично показался наиболее интересным), автор убедительно демонстрирует, что охотники/собиратели не имеют ни малейшего шанса победить в столкновении с соседями, обзаведшимися уже такого рода «профессиональной армией»; ну а дальше, когда «сытые» обзаводятся еще и централизованным управлением (позволяющим концентрировать ресурсы на стратегически важных направлениях), ремесленниками-изобретателями и т. п., положение первых становится совершенно уже безнадежным.
Англоязычное издание книги Джареда Даймонда и его русский перевод (М.: АСТ, 2009).
Важно, что появление означенного излишка продовольствия создает в системе множество положительных обратных связей — «автокаталитических петель» (например, связанный с переходом к земледелию переход к оседлости позволяет женщине рожать без длительных перерывов, что для кочевых собирателей в принципе невозможно из-за проблем с транспортировкой младенцев; это создает избыток населения, который в свой черед создает еще больший излишек продовольствия, который ... ну, и т. д.). При этом Даймонд не забывает опровергать некоторые глубоко укоренившиеся стереотипы (вроде того, что «жизнь земледельца/скотовода более сытая и легкая, чем у охотника/собирателя»: ничего подобного, выигрыш земледельца, во всяком случае поначалу, не в количестве пищи, а лишь в стабильности ее источника). Как бы то ни было, в силу упомянутых положительных обратных связей разрыв между «сытыми-многочисленными-технологически развитыми» и «голодными-малочисленными-отсталыми» с течением времени только увеличивается: «Кто не успел — тот опоздал». Так что ключевым вопросом здесь становится то, кому какие карты пришли при первой раздаче.
Дело в том, что виды животных и растений, потенциально пригодные для доместикации (а их не так уж много), распределены по планете весьма неравномерно, и в некоторых крупных регионах их может не оказаться вовсе (и реально не оказывается). Кроме того, в силу различной конфигурации материков и фрагментирующих их преград (горы, пустыни, непроходимые джунгли) населяющие их племена/народы имеют очень разные возможности для того, чтобы обмениваться с соседями технологическими достижениями, начиная с одомашненных животных и растений (это знает всякий, кто играл в «Цивилизацию» Сида Мейера). Подобная ситуация порождает еще одну — и как бы не самую важную — «автокаталитическую петлю».
Вот вам Евразия (в широком смысле): большинство наших домашних животных и растений происходят из окрестностей Плодородного полумесяца в Передней Азии (корова-лошадь-овца-коза; ячмень-овес-обе пшеницы) либо из Китая (свинья-курица; рис-просо), плюс кое-что добавили вторичные центры — Индия, Египет, Абиссиния и т. п. Материк ориентирован широтно и не разделен непреодолимыми преградами, так что доместикаты и сельхозтехнологии беспрепятственно мигрируют по нему из конца в конец вдоль по ландшафтно-климатическим зонам, формируя «единое сельскохозяйственное пространство» от Японии до Ирландии. Доводы Даймонда тут вполне убедительны: популяционно-генетическая структура американских культурных растений (фасоли, перцев) показывает, что их виды выводили из диких предков в разных местах континента параллельно и независимо, тогда как в Евразии все окультуривания были однократными: в повторных попытках уже не было нужды.
Иное дело — Африка («Африка к югу от Сахары», в смысле): она изолирована от основных евразийских «центров производства продовольствия» той самой Сахарой, а юг ее — еще и сплошной полосой малопригодных для хозяйства (да и вообще для нормальной жизни) экваториальных лесов. Местная же мегафауна, при ее кажущемся разнообразии, оказалась непригодной для одомашнивания; Даймонд формулирует на сей счет свой «принцип Анны Карениной» (парафраз от «все несчастные семьи несчастны по-своему»): для одомашнивания животное должно обладать целым набором параметров, и «незачет» хотя бы по одному из них делает бесполезными все остальные его достоинства (например: гепард прекрасно приручается и являет собой великолепное охотничье животное, но все трехтысячелетние попытки его разведения в неволе оказались тщетными; зебры, напротив, отлично размножаются в неволе, но злобны до полной неприручаемости; слоны размножаются настолько медленно, что проще их отлавливать в природе и индивидуально приручать; и т. п.). Итоговый вывод Даймонда: всё, что не одомашнено на сегодняшний день, — неодомашниваемо в принципе (по тем или иным причинам). Что же касается Америк (обеих), то там и одомашнивать-то фактически некого: всю подходящую мегафауну там истребили еще первые охотники из культуры Кловис — вот и пришлось им, бедолагам, довольствоваться потом недорезанными ламами да морскими свинками... Ну, а в Австралии и того-то не было. Такая вот печаль.
...Надо заметить, что биолога, ориентирующегося в зоогеографии, должны исходно насторожить некоторые географические построения Даймонда — ну, например, вышеприведенные его рассуждения об Африке. Вообще-то Афротропическая область изолирована от Голарктической ничуть не сильнее, чем Ориентальная (и объединяется с ними в составе Арктогеи). Сахара на протяжении большей части ее истории никакой пустыней не была (это не Атакама с Намибом и даже не Гоби) и серьезной преградой, соответственно, ни для чего не являлась: фрески Тассилии и крокодилы, обитавшие в речках нагорья Тибести еще в начале XX века, тому подтверждение. В любом случае, пустыня та прорезана не только степпинг-стоунами облесенных в недавнем прошлом нагорий (цепь Дафур — Эннеду — Тибести — Ахаггар), но и сквозным «коридором» долины Нила; дальше же к югу начинается Абиссинское нагорье и тянущиеся далеко за экватор меридионально ориентированные горы Восточной Африки, являющиеся таким же «коридором» сквозь зону влажных тропических лесов (именно этим путем многочисленные средиземноморские фаунистические элементы достигают Южной Африки).