Кастинг. Инициация Персефоны - Владимир Буров

Кастинг

Инициация Персефоны

Владимир Буров

© Владимир Буров, 2017

ISBN 978-5-4485-6470-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Эпиграфы

The world is my oyster

В мире много разных возможностей.

Мы говорим на разных языках, и

вещи, о которых мы говорим,

от этого:

– Меняются!

Часть первая

Глава 1

Чистые или Патриаршие?

Смысл только один:

– После смерти:

– Всё только начинается. – Из чего следует, что гробовщик Адриян Прохоров не только чуть не проспал похороны купчихи Трюхиной, но, что еще важнее:

– Полностью проспал свои собственные похороны, – и очутился на том свете, как будто просто так:

– Взял и пришел, – ибо:

– А хоронить-то некому, если гробовщик сам умер раньше времени. – Более того, раньше даже своих похорон.

Так бывает? Очевидно, что да, если Пушкин послал нам уведомление об этом. О чем? О том, что живем мы, как и Германн в:

– Семнадцатому нумере Обуховской больницы.

Только не надо категорически путать ее с сумасшедшим домом, ибо переводится это место, Земля, как место, где:

– Проходит Их – Хомо Сапиенсов – Ини-ци-а-ци-я-я-я.

Ну, и значится, видим, как на бульваре мечутся двое в поисках чего-нибудь холодненького.

– Пиво есть?

– Пиво теплое.

– Но без хлорки?

– Хлорка перебивается пивом, поэтому узнать нельзя. Тем более, пиво только в бутылках.

– Почему?

– Вам надо разбавленное, что ли?

– Не хотелось бы.

– Есть пару бутылок чешского. В холодильнике.

– Давайте!

– Вы хотя бы слышали когда-нибудь, скока такое пиво стоит?

– Ну, две цены, наверное, – сказал один.

– Много, я считаю, полторы достаточно, – сказал второй.

– Если денег мало, берите одну в виде холодной, другую, как теплую.

– Нет, нет, в такую жару теплое не пьют, – сказал первый, которого звали ММ – Михаил Маленький.

– Тем более, если я буду пить холодное, он, естественно теплое не захочет, – сказал второй, его звали Германн Майор.

Вот именно так Германн – с двумя НН, как в Пиковой Даме, что должно, видимо, было означать такую степень серьезности, что, нет:

– Не обязательно с ума сойду на 101 километр или в Кащенко, а:

– Трагедия произойдет обязательно. – Как в данном случае:

– Даже из-за пива, – если оно недостаточно комфортабельно охлаждено.

Майор – потому что любимой его фразой, с которой он начинал каждое свое выступление на заседаниях Союза была:

– Зажирели вы здесь, на вольном-то поселении. – И иногда добавлял, если был очень рассержен:

– А Зона не далеко, – и некоторые особо чувствительные дамочки действительно падали в обморок. – И тогда он мрачно добавлял – это было, правда, когда он был председателем Союза – что бывало не каждый год:

– Держать строй!

И это всё несмотря на то, что фамилия Майор – была настоящая.

– А эта, как ее, знаменитая апельсиновая-то есть хоть? – спросил он.

– Была, – ответила буфетчица, – да кончилась.

– Давно?

– Лет тридцать назад, кажется. Теперь тоже есть, но тока фанта.

– Нет, она слишком сладкая, а у меня подозревают диабет.

– Что значит, подозревают? Взяли бы да проверили.

– Боюсь. И знаете почему? Боюсь тогда в Берендей не пустят.

– Кто? – испугался даже Михаил.

– Диабет.

– Действительно, вдруг его на самом деле нет.

– Ну, вы выбрали что-нибудь, а то я сама хочу пойти выпить кофе.

– Может быть, и нам кофе? – спросил Михаил.

– Оно хотя бы с пенкой? – спросил Майор.

– Кофеварка немецкая, – ответила барменша, – Эрика Краузе.

– Эрика? Чё-то не слышал, – сказал Германн Майор, – а ты? – он хлопнул по плечу напарника.

Правда, напарниками они не были, а так приняла решение барменша. И выразила свою мысль фигурально:

– На дело собрались?

– Естественно, – только и мог ответить Миша, у которого ноги были не то, что коротковаты, но было бы лучше, как часто думал он:

– Если бы они могли вытянуть его рост со 175-ти до 185-ти санти. – Другие не особенно жалуются и на 165, даже на 160, а тут, действительно закономерно:

– Очень надо 185. – Нет, тянут уже, но где? Неизвестно. Тем более известно, что надо для этого дела ломать прежние нохги:

– Обязательно. – Не хотелось бы лишаться того, что есть во имя того, что хочется. А с другой стороны, так могут и признать:

– За чужого сына. – А без родословной, может статься:

– И посмеяться, как следует не разрешат.

А так надо чего-то вот так уж, позарез, побежал на коленках к президенту, да и лбом в окружающий газон мрамор:

– Мол, ничего не боюсь, а лоб расшибу, если надо.

Дайте только пятикомнатную на Кой Кого, и семь гектар, как у Поз на Рижском шоссе. Впрочем, а сколько у Любви Усп? Может и мне столько же попросить? Кусты, любовь, деревня, праздность, сирень – я предан вам душой, всегда я рад замерить разность между смородиной и мной. Клубника – вечная подруга народа местного, как знать:

– Приду с ней утром, а ты ишшо ванну – на четвертом этаже:

– С картошкой будешь принимать.

– Какое дело?

– Вот? – слегка поперхнулся Миша толстой пенкой.

– Я грю, может и меня с собой возьмете? – спросила буфетчица.

– Ты, чё, в натуре, Сонька Золотая Ручка, что ли? – мрачно осведомился Майор.

– Та не, я ар… я ар…

– Не можешь выговорить? – тоже приготовился к худшему Михаил.

– В армию хочешь? – Германн осмотрел ее с головы до ног и обратно, заглянув даже за прилавок, где они были – чуть выше колен. – Скромно.

– Что? – спросила она уже совсем робко.

– Юбку подними, – сказал Миша.

– Не совсем, не совсем, – придержал ее Германн, – и так хорошо уже видно:

– Их есть у меня.

– У тебя? – не понял Михаил.

– Надо загадать желание – кому повет, тот и возьмет.

– Может не надо торопиться, – сказала девушка.

– Почему?

– Вы не знаете, чего я хочу.

– Ты не сказала?

– Пока нет.

– Мне послышалось было:

– Артисткой хочу быть!

– Прошу прощения, но нет, ибо вижу: я не Мэрилин Монро.

– Почему это видно? – спросил Миша.

– Волосы не те, не блондэ.

– Это вер-на-а, – согласился Германн.

– Но я могу петь.

Пришлось заводить Эрику Краузе в следующий раз – у ребят дрогнули руки, они фыркнули, как лошади, понявшие, что у хозяина осталось мало денег, и опять будет просить подыскать ему богатую невесту.

– Петь все могут, – наконец подытожил Миша, – опять начиная вторую чашку с толстой пенки.

– Да?

– Разумеется, – поддержал разговори Майор.

– Что мне тогда делать? – спросила она, и добавила: – Если предположить, что мне уже надоело поить пивом, теплой апельсиновой, и хорошим кофе с полутора сантиметровой очень вкусной пенкой разных оболтусов и обалдуев? Кстати, – добавила она, – к вам, я вижу, это не относится: вид не только приличный, но и очень, очень умный.

Третий раз кофе наливать не пришлось, но было близко к этому, ибо Миша все-таки выронил чашку, и попросил:

– Ту бутылку, которая холодная, – я заплачу вдвойне, и если возможно, рублями, курс опять подняли, не стал менять доллары.

Майор удержал, но маленькое пятнышко все же царапнулся лацкан его пиджака.

– Простим ее? – сказал Миша.

– Ладно, но и вы к нам, в том смысле, что извиняйте: не часто люди, вот так прямо в лицо говорят правду – разволновались.

Сейчас у нас дело, – продолжил Германн, – а чуть позже мы опять подойдем, но вы к этому времени подготовьте, уж сделайте милость:

– Всю программу сразу.

– В каком смысле?

– В том смысле разъяснил Михаил, – что и литературу, и басню, и песню.

– Простите, первое, что было? Я запишу, если вы не против. Первое – это литература? В каком, простите, смысле?

– Напишите э литл эссе.

– А! понятненько, басня – это про лису – знаю, песня про Вэ тоже знаю. Чапайте пока до вашего делу, а я сейчас быстренько всё изготовлю.

– Точно тебе говорю, – когда они двинулись по аллее сказал один, – купит бутылку Камю, а потом лучше сюда не ходи – замучает требованиями: когда, да будет ли толк?

– Надо самим купить ей что-то хорошее, и будет всегда держать для нас холодное пиво, и горячую кофе.

– Горячую?

– А что, уже можно и так.

– Можно, если иметь в виду чашку, а не ее кофе.

– Ты отстал от жизни Верли-Ока. – Но время приблизилось к двенадцати, и они сосредоточились.

Медиум:

– Гена Хаз даже в этом – приличном – возрасте ходил на Красную Площадь подрабатывать Брежневым – очень похож.

– Никого. Почему?

– Ты думал, они придут заранее?