Немного грусти в похмельном менте - Владимир Болучевский

Владимир Болучевский

Немного грусти в похмельном менте

Автор считает необходимым поставить читателя в известность о том, что все имена, должности, фамилии, звания и прочие обстоятельства мест и действий данного изложения событий являются плодом его праздного вымысла. И любые совпадения с реальными людьми, а также с героями литературных, телевизионных или иных художественных произведений могут быть разве что непреднамеренной случайностью.

Пролог

На одной шестой части планеты вовсю набухали и с грохотом винтовочных выстрелов лопались гроздья пролетарского гнева. Листы календаря — словно мандаты Ревкома на штык — нанизывались на злые двадцатые годы.

— Нет, Петька. Тут ты не прав… — революционный матрос с крейсера «Аврора» всыпал кокаин в чайный стакан со спиртом, размешал стволом нагана, выпил и резко поставил на зеленое сукно казенного стола. — Тюрьмы закрывать нельзя. Тут я с Апполинарием Федуловичем заодно.

— Как же так? — поправив висящую на тонком ремне через плечо деревянную кобуру с тяжелым маузером и перематывая отчаянно несвежую портянку, не согласился с ним молоденький паренек крестьянского происхождения. — А вот товарищ Ленин говорит, что после торжества Мировой революции на всей планете образуется бесклассовое общество. Ни богатых не будет, ни бедных. Кто у кого тогда воровать будет? А? И зачем тогда тюрьмы?

— Сгодятся… — пожилой рабочий с «Путиловского», аккуратно отставив мизинец, опрокинул в рот содержимое своего стакана, крякнул и, расправив, утер крепким желтым пальцем пушистые седые усы. — Были бы тюрьмы. А уж кого туда сажать, завсегда найдется.

— Видите ли, Петр… — мужчина с нездоровым цветом лица запахнул поплотнее пальто с котиковым воротником и поправил пенсне. — Можно, конечно, уничтожить в обществе классовые и имущественные различия. Но… злодей — он всегда злодеем и останется. С этим уже ничего поделать нельзя.

Мужчина в пальто приподнял свой пустой стакан и взглянул на матроса. Тот вынул из носика походного медного чайника пробку на цепочке и налил в его стакан спирту. Мужчина благодарно кивнул.

— Как же это так? — не унимался паренек. — Выходит, товарищ Ленин не прав?

— Вот… ты только товарища Ленина!.. — задохнулся от классового негодования и сурово постучал заскорузлым пальцем о край стола матрос. — Ты только еще товарища Ленина сюда мне не приплетай! Он про закрытие тюрем… и вообще… в этом смысле… ничего такого не говорил.

— И даже наоборот… — глядя куда-то в пространство, негромко произнес мужчина в пальто с котиковым воротником и поднес стакан к губам.

— Так вы, Апполинарий Федулович, — взглянул на мужчину в пенсне паренек, — думаете, что люди воровать, убивать и грабить друг друга никогда не перестанут? Даже и при коммунизме?!

Мужчина выпил, поставил свой стакан на стол и задумался.

— Я, милостивый государь… изволите ли видеть, по профессии своей в сыскном отделении уголовной части, почитай, уже лет двадцать состою. Всякого повидал, — он отломил кусочек от ржавого сухаря, положил в рот и покачал головой. — Нет… Полагаю, что, скорее всего, никогда не перестанут. Кажущаяся вам парадоксальность этого обстоятельства обусловлена, тем не менее, объективным положением вещей. Внутренней, так сказать, сущностью человеков.

— Ну, а чего… гнида какая-никакая, она всегда найдется, — округлив и политесно прикрыв рот задеревенелой от постоянного соприкосновения с шершавым продуктом заводского производства ладонью, сочно зевнул пожилой рабочий с «Путиловского». — Тут с этим спору нету. Это факт.

— Нам бы Леньку Пантелеева сейчас поймать и к стенке прислонить, — матрос разливал из медного чайника спирт по стаканам — Вот наша основная задача на сегодняшний день. Уж больно лютует, бандит. И ведь хитер, падла! Ну никак его, понимаешь, не взять! Вот ведь гад…

— Необходим профессиональный навык, — пожал плечами Апполинарий Федулович. — Это не в обиду вам будь сказано, но… если уж ваша власть всерьез решила бороться с профессиональной преступностью, то… одних «кавалерийских наскоков» маловато будет. Это уж вы мне поверьте.

— Вот! — ткнул в его сторону матрос. — Слыхал?!

— Ну… — кивнул паренек. — И что?

— Так вот, — мотнул головой матрос с «Авроры» и положил пареньку руку на плечо. — Слушай меня, друг мой и боевой товарищ Петя. Слушай, что я тебе говорить стану… Пройдут годы. Наступят замечательные… великолепные наступят времена! Нас уже с тобой на свете не будет. По!.. Придут на наше место другие люди. Нам не чета! Умные. Красивые. Образованные. Ну… вот, как Апполинарий Федулович, к примеру. Но будут они свои, из народа. Нашего, пролетарского, происхождения. И вот они-то и займут паше место. Если кого обидели — раз! — они моментально тут как тут. И знаешь, как они будут называться?

— Как? — поднял на него взгляд своих громадных голубых глаз паренек.

— Милиционеры!

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

ЛЮБОЕ ЖИВОТНОЕ ПОСЛЕ СОИТИЯ ПЕЧАЛЬНО

Неустановленный гражданин в подземном переходе приставал к прохожим, доказывал им, что он жертва облучения и, угрожая предметом, похожим на пистолет, требовал денег на «Виагру».

Капитан Заботин, а попросту говоря — Забота, как звали его сослуживцы за постоянную сексуальную озабоченность и нечеловеческую готовность к совокуплению с любым представителем противоположного пола (вне всякой зависимости от возраста и степени привлекательности объекта вожделения) в любое время дня и ночи, в любой обстановке и даже невзирая на время года и температурный режим — например, зимой на вонючей свалке, в сугробе, был печален.

Печаль его проистекала из того обстоятельства, что днем ранее, а точнее — поздним вечером предыдущего дня он бесцельно брел в легком подпитии по покрытому полурастаявшим снегом тротуару, обходил грязные лужи и машинальным взглядом сотрудника ОУРа[1] поглядывал по сторонам.

Впрочем, сказать, что брел Забота по слякотному тротуару и вовсе уж бесцельно, это значит погрешить перед истиной. Цель у него была. И даже целых две.

Во-первых, наметанным ментовским взглядом он процеживал толпу, надеясь вычленить из массы лиц хотя бы одно — пусть отдаленно — но знакомое. Это давало гипотетическую возможность догнаться[2] на халяву[3]. А во-вторых… конечно же… а дамы? Дамы, барышни, матроны с авоськами! Как же так? Неужели же ни одна из них, спешащих мимо, не обратит внимания на его длинный, крупной вязки красный шарф, развевающийся на февральском ветру, и не задержит мимолетного взгляда на лице его обладателя? Мимолетный взгляд — этого достаточно. Остальное — дело техники. Уж будьте уверены.

Следует, однако, заметить, что все — ну пусть не все, пусть изрядная часть — истории о его подвигах «по этой части» были беззастенчиво выдуманы им самим. Ну, согласитесь, без гроша в кармане, постоянно пьяный или дышащий прямо в личико хорошенькой барышне перегаром мент — это вам что, подарок? Это тот самый «рыцарь в сияющих доспехах», о котором она мечтает одинокими тоскливыми ночами? Нет. Это не так. Но иногда… и капитану Заботину тоже кое-чего перепадало. И вот уж тогда… Он входил в обшарпанный кабинет, который делили вместе с ним его товарищи по оружию, гордо рассекая — словно ледокол, раздвигающий форштевнем льды, — пространство перед собой громадным носом, взгляд его горел, и самые фантастические истории его сексуальных побед становились достоянием общественности. Коллеги млели и завидовали. Забота был счастлив.

Но сегодня, мутным февральским утром, восседая на колченогом стуле того самого кабинета, Заботин был тих и печален.

Дело в том, что, казалось бы, вот вчера-то ему как раз и повезло…

Возле входа в круглосуточно работающий продовольственный магазин он наткнулся-таки на подвыпившую претенциозно одетую даму неопределенного возраста, которая сфокусировала свой взгляд на его шарфе, затем взглянула чуть выше и, отметив на голове обладателя шарфа зеленую шляпу с обвисшими полями, нетрезво икнула, приоткрыла рот, очевидно пытаясь что-то сказать, но, подумав, отказалась от этой затеи.

Забота отреагировал моментально.

— Мадам, — широко улыбнувшись, галантно произнес он. — А не меня ли вы здесь, собственно, ждете?

Дама вновь окинула его взглядом с ног до головы, пожала плечами и кивнула.

— А почему бы, собственно, и нет? — негромко сказала она в пространство. — Вы тоже художник?

— Н-ну… — в свою очередь на секунду задумался Забота, припоминая сцены задержаний «преступного элемента» и неожиданно для самого себя взглянув на род своих занятий с такой вот несколько небанальной точки зрения. — Пожалуй, что-то вроде этого.