Ностальящее. Собрание наблюдений - Наталья Иванова

Наталья Иванова

Ностальящее

Спасибо, что вы выбрали сайт ThankYou.ru для загрузки лицензионного контента. Спасибо, что вы используете наш способ поддержки людей, которые вас вдохновляют. Не забывайте: чем чаще вы нажимаете кнопку «Спасибо», тем больше прекрасных произведений появляется на свет!

ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ № 1

Ностальящее — слово-кентавр, составленное из двух: ностальгия и настоящее. Взвесь/смесь/крошево/месиво культур, в котором сейчас существует Россия; варево, в котором варят родившиеся в одной стране и проживающие в другой. Отчасти — новой. Отчасти — старой, но о себе напоминающей в новых культурных проектах.

Вот о чем эта книга.

О том, как изменяется страна вокруг. О том, как эти изменения связаны с прошлым. О том, как прочна и парадоксальна эта связь. Провода этой связи — мы сами.

Не хочется, совсем не хочется, чтобы все мои наблюдения и дальнейшие рассуждения были восприняты только под знаком отрицания. Я старалась редуцировать эмоции, оставив себя в качестве инструмента наблюдения. Чтобы изменения были — мне самой — виднее, заметнее. А то едешь и едешь по одной и той же дороге, предположим по Можайке, переходящей в Кутузовский, переходящий в Новый Арбат, — только подсознание фиксирует новости, рекламу, вывески, слоганы — в общем, изменения текста. А сознание-то — порой и чаще всего — погружено в совсем другие материи.

Так что я постаралась работать включенным наблюдателем. Своя — и чужая. Местная — и со стороны. Спокойствие (наблюдательское) достигалось не всегда. Иногда хотелось преодолеть позицию наблюдателя и послать все наблюдаемое к чертовой матери. Или разбить телевизор.

Прошу прощения за иногда проникающий сквозь фильтры моей (мнимой) выдержки пафос. Его следы я вытравляла, как могла. За невытравленные прошу извинить. Добиться абсолютной, невменяемой безучастности вряд ли кому удастся при наших-то обстоятельствах. За безучастностью поедем на выучку. Когда-нибудь. Не в этой жизни.

РУССКИЙ ПРОЕКТ ВМЕСТО РУССКОЙ ИДЕИ

К концу века появилось множество эссе, статей и даже книг, авторы которых наподобие золотоискателей глубокомысленно перебирают идеи русской философии и тексты русской классики, предлагая свой вариант ответа на модный вопрос о России. Банальностей наговорено с избытком, общие места набили оскомину. Быстро и вокруг текущая жизнь мало занимает наших мыслителей: новую идентичность России они полагают найти более всего в связи с прошлым. С тем, что было высказано в начале ушедшего века — и совсем про другую страну, про другой народ, переживший с тех пор несколько революций, две мировые войны и бесконечную гражданскую. То, что происходит сегодня, самые что ни на есть повседневные сдвиги обычной жизни при этом чаще всего игнорируются (и, естественно, не обсуждаются). Слова духовность, возрождение, обретение и прочие, принадлежащие высокому ряду, вытесняют из круга обсуждаемых вопросов просто жизнь. Как слишком низменную. Не подготовленную для анализа, оперирующего сложной терминологией. На деле же именно конкретные проявления жизни и регистрируют новую Россию. Россию, которую мы обретаем, — как водится, вовсе не там, где ее с фонарем и компьютером искали доморощенные философы. А она с нами; здесь и теперь; окружает нас каждую минуту, бьет в нос безвкусицей эстрады, раздражает кричащей рекламой, истошно орет голосом ведущего очередной телеигры; она сидит в бумажнике (у кого есть) новенькой купюрой с Большим театром вместо Ильича, топорщится иглой на срезанной бульдозерами Поклонной горе, пьет пиво «Степан Разин» и едет мимо «Мерседеса» в троллейбусе, на котором залихватски наляпан товарный знак «рено». Она сдернула с себя красные лозунги и нацепила, недолго думая, на то же самое место голубенький слоган «Христос воскрес». Она слепила из бетона ничего себе куличик — Храм Христа Спасителя — и гордится изделием рук своих, как творением великого зодчего. Она одной левой сносит дом, где родился Александр Герцен, а одной правой в то же время жертвует старинное здание (два, три не хотите?) на бессмысленный псевдомузей псевдохудожнику Шилову.

Нас окружают постоянно меняющиеся, наплывающие новые тексты — будь то карта новой страны с новыми границами, ее имя, герб и гимн; наименование самого народа; изменившаяся топография и топонимика, другой календарь; система монументов и памятных знаков, музеев, отличии и награждении: ордена и медали, новые дензнаки. Реклама, в том числе телевизионная, телезаставки, клипы, само расписание телепрограмм; витрины магазинов. А сами их названия — и названия казино, ночных клубов, а также кораблей и даже самолетов, автомобилей («Святогор», «Князь Владимир») — разве это все не есть тексты, из которых соткана новая Россия? Или — все-таки миф о новой России, который выстраивается на месте мифа утраченного? Была в детстве такая игра — что-то где-то спрятано, а я иду искать. Все кричат: холодно! холодно! теплее! горячо! Вот так и мы вынуждены искать — Россию в России.

Дорогие россияне

Итак, мы проснулись в иной стране, которая вроде бы находилась, присутствовала внутри распавшейся — недаром Ельцин уже имел титул Президента Российской Федерации (напомню, что одним из первых, заявивших о возможности и даже необходимости выделиться из состава СССР, был герой социалистического труда писатель Валентин Распутин, в тот момент депутат Верховного Совета Советского Союза, а заявление его прозвучало в 1990 году). Население России эмигрировало в новую страну, не двинувшись из своих домов, квартир и коммуналок. Решением сверху. Без референдума — вернее, в обход референдума, накануне распада зарегистрировавшего несомненное желание подавляющего большинства людей сохранить СССР. Горбачев подписал отречение, бывшая страна могла наблюдать исторический росчерк пера — по телевизору.

Накануне распада СССР из него ушли Литва, Латвия и Эстония — в России с определенной долей зависти наблюдали за процессом их ускоренного возвращения в семью европейских государств. Казалось, что и нас вынесет, что мы все цивилизованно, без конфликтов перейдем в следующий класс, модернизируем самих себя — к концу XX века обретем нормальную демократию.

И для всего этого требуется пока что только одно — отказаться от имени.

«Советский народ», «советский человек» не были уж совсем пустыми, лишенными всякого содержания понятиями. За ними стояли семь десятилетий истории, и какой истории — с тяжелейшими испытаниями, жертвами, воинами, подвигами самоотречения и преодоления. Стояли лагеря и вышки, стоял Архипелаг ГУЛАГ. Стояла победа над гитлеровской Германией. Стояло раскулачивание, уничтожение крестьянства — и стояли колхозы, фабрики, заводы, оборонка, бесплатное образование, в том числе высшее. Бесплатное медицинское обслуживание (для большинства паршивое). Процессы над инакомыслящими, конечно, и — крупнейшая и мощнейшая в мире пропагандистская и агитационная идеологическая система, машина. Эластичное слово «советский» для определения новой государственности и нового гражданства было выбрано умно, попало в точку: по аналогии со словом «русский» оно могло быть приложено (и легко прилеплялось) к любому понятию. Что же касается «советского народа» и «советского человека», то только незрячий упрямец скажет сегодня, что они исчезли вместе с исчезновением СССР.

И все же: произошла историческая перемена, и надо было, как выражался Михаил Сергеевич, «определяться». Что было идеологическим верхом, стало идеологическим низом: ниже совка для мусора в доме вещи не найти (см. «ветошку» у Достоевского). Появилось множество эссе, играющих со словом «совок». Слово актуализировалось, вошло в повседневный словарь, унизило и заземлило, опрокинуло с пьедестала слово «советский». Необходимо было — в целях идентификации государства, народа и человека — искать новое слово, новое определение.

Слово «российский» было избрано для определения гражданства на всей территории РФ (слово «русский» ограничено этнически). Правда, на слове «российский» так и остались следы официальщины — в обыденной речи оно употребляется крайне редко, так же как и слово «россиянин». Вряд ли когда-нибудь я назову себя «россиянкой», хотя понимаю всю сложность проблем называния для граждан России нерусской национальности. Сыр может быть «российским». Когда Ельцин обращался к народу, начиная свое выступление с уже традиционного «Дорогие россияне!», то обращение вызывало улыбку, если не усмешку. И принцип образования, различия и различения различных институтов и общественных структур в новой России часто подчеркивается выбором слова: Академия русской современной словесности (АРСС), учрежденная литературными критиками, — и Академия российской словесности, числящая в членах Зюганова с Селезневым, исходят из идеи литературной независимости (первая) и державной государственности (вторая).