Мадам Розетт - Роальд Даль

Роальд Даль

МАДАМ РОЗЕТТ

— О Боже, какое блаженство!

Вожак лежал на спине в ванне, в одной руке он держал виски с содовой, в другой — сигарету. Ванна была полна до краёв, и, чтобы вода не остыла, он всё время подливал тёплую, регулируя кран ногой.

Подняв голову, он отхлебнул виски, затем снова улёгся и закрыл глаза.

— Бога ради, давай выходи, — раздался голос из соседней комнаты. Имей совесть, Вожак, ты и так уже валяешься больше часу.

Таран сидел на краешке кровати совершенно голый и, дожидаясь своей очереди, медленно тянул виски.

— Ладно, выпускаю воду, — откликнулся Вожак. Протянув ногу, он выбил пробку.

Таран поднялся и со стаканом в руке направился в ванную. Вожак полежал ещё минутку, потом осторожно поставил стакан на полочку для мыла, встал и потянулся за полотенцем. У него было короткое квадратное тело, сильные ноги и ягодицы с атлетическими мускулами. Под жёсткой щёткой курчавых рыжих волос тонкое, слегка заострённое лицо, сплошь в веснушках. И такая же, как на голове, светло-рыжая щетина на груди.

— Святой Иисусе, я натащил сюда полпустыни, — воскликнул он, взглянув на дно ванны. — Смой песок и пусти меня, наконец, — я не мылся в ванне пять месяцев.

Всё это происходило в начале войны, когда мы сражались с итальянцами в Ливии. Это были трудные дни — летать приходилось много, лётчиков не хватало. Их не могли прислать из Англии, так как там в это время шла битва за Британию. Поэтому люди были вынуждены подолгу оставаться в пустыне и жить её непривычной противоестественной жизнью: спать всегда в одних и тех же тесных грязных палатках, умываться и бриться, наливая воду из кружки, в которой чистили зубы, постоянно выбирать мух из чая и тарелок с едой, переносить песчаные бури, от которых нельзя спрятаться в палатке, — и неудивительно, что люди, обычно уравновешенные, делались агрессивными, теряли самообладание и срывались на товарищах, а потом злились на себя. Они болели дизентерией, страдали от гноящихся ушей, поноса, язв на теле, неизбежных при жизни в пустыне, на них вдосталь сыпались бомбы с итальянских С-79, у них не было ни воды, ни женщин, не было растущих из земли цветов, почти ничего не было, кроме нескончаемого песка. Они вели воздушные бои на своих старых «гладиаторах» против вражеских УС-42, а в часы, свободные от полётов, не знали, куда себя деть.

Иногда они ловили скорпионов и сажали их в пустые канистры из-под бензина, а потом стравливали в жестоких битвах. В каждой эскадрилье среди скорпионов непременно был чемпион, как бы свой Джо Луис[1]. Чемпион выигрывал все битвы, имел кличку и был очень знаменит. Его тренировочный рацион держали в жесточайшем секрете, и известен он был только хозяину. Считалось, что диета — главное для скорпиона. Некоторых скорпионов кормили солониной, а часть — отвратительными мясными консервами, рагу под названием «махонахис» или же живыми жуками. Иногда перед самой битвой чемпиону давали немного пива, так как существовало мнение, что пиво поднимает дух скорпионов и придаёт им уверенность. Однако именно эти скорпионы чаще всего и проигрывали. Но, несмотря ни на что, были великие битвы и великие чемпионы. Когда под вечер полёты заканчивались, нередко можно было видеть собравшихся на песке в кружок лётчиков: наклонившись вперёд и уперев руки в колени, они криками подбадривали дерущихся скорпионов, как подбадривают на ринге боксёров или борцов. В конце концов приходила победа, и владелец победителя от радости впадал в экстатическое состояние — он тут же на песке пускался в дикий пляс, орал, размахивал руками, перечисляя достоинства своего победоносного выкормыша. Хозяином величайшего из чемпионов был сержант по кличке Фантазёр, который кормил своего питомца исключительно мармеладом. Скорпион имел какое-то непотребное имя, но он выиграл подряд сорок две битвы, после чего мирно испустил дух во время тренировки, когда хозяин уже подумывал о том, чтобы отправить его на покой для воспроизводства себе подобных.

Всё это понятно и говорит лишь о том, что в пустыне, где отсутствуют подлинные большие радости, их заменяют более мелкие, часто совсем детские, и они доставляют неподдельное, искреннее удовольствие взрослым людям. Это не минует никого, будь то лётчик, механик, укладчик парашютов, капрал, что готовит еду, или же владелец лавки. Вожак с Тараном тоже не были исключением из общего правила, и поэтому немудрено, что они, после того как с трудом выцарапали себе отпуск на двое суток и их подбросили самолётом до Каира, очутившись в отеле, с вожделением мечтали о ванне, как о первой брачной ночи в медовый месяц.

Вожак растёрся досуха и теперь с полотенцем вокруг бёдер растянулся на кровати, положив руки под голову, тогда как Таран лежал в ванне и время от времени тихо вздыхал и стонал от блаженства.

— Таран, — позвал его Вожак.

— Да?

— Что мы будем сейчас делать?

— Женщины. Первым делом мы должны найти женщин и пригласить их поужинать.

— Только не сейчас. С этим можно подождать.

— А мне кажется — нельзя.

— Вполне можно. У нас есть время.

Вожак был очень старый и очень мудрый. Он никогда ничего не делал опрометью. Ему уже стукнуло двадцать семь, он был много старше всех в эскадрилье, включая командира, и к его мнению прислушивались с уважением.

— Давай сначала сделаем кое-какие покупки, — предложил он.

— А что потом? — спросил голос из ванной.

— Потом придумаем что-нибудь.

Наступило короткое молчание.

— Вожак?

— Да.

— Ты знаешь здесь каких-нибудь женщин?

— Каких-то знал. У меня была знакомая турчанка с очень белой кожей. Её звали Венка. И ещё югославка по имени Кики. Она была на целую голову выше меня. И ещё была одна девушка, кажется сирийка, — забыл, как звали.

— Позвони им.

— Уже звонил, когда ты ходил за виски. Все куда-то подевались. Так что, как видишь, пока не везёт.

— Мне никогда не везёт.

— Давай для начала походим по магазинам. У нас ещё масса времени.

Через час Таран вылез из ванны. Оба они облачились в чистые шорты цвета хаки и такие же рубашки, спустились в холл и вышли на раскалённую, залитую солнцем улицу. Вожак надел тёмные очки.

— Я знаю, что мне нужно, — сказал Таран. — Мне нужны тёмные очки.

— Вот и прекрасно. Сейчас поедем и купим.

Они остановили извозчика и велели ему ехать в Сигурел. Таран купил себе тёмные очки, а Вожак покерные кости[2], после чего они снова вышли на раскалённую улицу.

— Видел девушку? — спросил Таран.

— У которой ты купил очки?

— Да, смугленькая.

— Скорее всего, турчанка.

— Мне безразлично, кто она. Но она потрясающая, нет разве?

Они шагали по Шариа Каср эль-Нил, засунув руки в карманы шортов, и Таран надел только что купленные тёмные очки. Стояла послеполуденная жара, на пыльной улице было полно египтян, арабов и маленьких босоногих мальчишек, за которыми летели тучи мух. Мухи жужжали и кружились над ними, норовя облепить гноящиеся глаза. В раннем детстве матери этих детей сотворили нечто ужасное с их глазами, чтобы избежать воинской приписки, когда сыновья достигнут призывного возраста. Топая босыми ногами, мальчишки бежали вровень с лётчиками, назойливо выкрикивая визгливыми голосами: «Бакшиш! Бакшиш!» — а за ними летели мухи. Повсюду стоял запах Каира, особенный запах, какого нет нигде, ни в одном городе мира. У него нет единого источника, он не исходит из какого-то определённого места — им пропитано всё вокруг: сточные канавы, тротуары, дома и магазины, все товары, еда, которую готовят в лавчонках, лошади и лошадиный навоз на улицах. Им пропахли люди и солнце, щедро изливающее свой жар на этих людей и, не менее щедро, на канавы, канализационные трубы, лошадей, пищу и отбросы на улицах. Необычный острый запах, в котором есть одновременно что-то сладкое и гнилостное, пряное, солёное и горькое. И он никуда не девается даже в ранние часы утренней прохлады.

Два лётчика не спеша шагали посреди толпы.

— Она просто потрясающая, тебе не кажется? — снова спросил Таран, которому не терпелось узнать, что думает Вожак.

— Вполне хороша.

— Что хороша и говорить нечего. Знаешь, Вожак, чего бы мне хотелось?

— Чего?

— Мне бы хотелось пригласить её куда-нибудь вечером.

Они перешли улицу и прошли ещё немного вперёд.

— За чем дело стало? Почему бы тебе не позвонить Розетт?

— Что ещё за Розетт? — спросил Таран.

— Мадам Розетт. Великая женщина.

Они прошли мимо питейного заведения под вывеской «Бар Тима». Хозяин его, англичанин по имени Тим Джилфилан, в прошлую войну был сержантом-квартирмейстером, а потом каким-то образом ухитрился остаться в Каире, когда армия отправилась домой.

— Вот и Тим, — сказал Вожак. — Ну-ка, зайдём.