Политическая машина - Пэлэм Вудхауз

Пэлем Грэнвилл Вудхауз

Политическая машина

Удивительно, как мало человек меняется с годами, если все удары судьбы смягчаются толстой прокладкой из денег. В нашем классе учился юноша по фамилии Кут — Дж. Г. Кут, известный так же под именем Чокнутого Кута. Это прозвище он получил оттого, что каждым его шагом, казалось, управляли пустые и глупые суеверия. Мальчики — натуры трезвые и практические. У них не встретит сочувствия одноклассник, отказавшийся покурить с товарищами за углом гимнастического зала — причем не от излишней нравственной щепетильности, которой Кут, к его чести, не страдал, а единственно на том основании, что видел утром сороку. Именно так он и поступил, и тогда его в первый раз назвали Чокнутым. Прозвище прилипло намертво, хоть нас и поймали на первой же сигарете, а мускулистый директор школы обошелся с нами довольно решительно — то есть, сорока Чокнутого, возможно, кое в чем понимала толк. В продолжении пяти счастливых школьных лет, пока мы не разъехались по своим университетам, я звал Кута только Чокнутым. Чокнутым я назвал его и в тот день, когда мы случайно столкнулись в Сандауне, сразу после трехчасового заезда.

— Что-нибудь выиграл? — спросил я после обмена приветствиями.

— Проиграл. — Ответил Чокнутый грустным, но не горестным тоном плутократа, который может себе такое позволить. — Я ставил десятку на Моего Лакея.

— На Моего Лакея! — я не поверил своим ушам. Это животное даже на предварительной пробежке вокруг паддока выказывало признаки летаргической сонливости и крайнего утомления, не говоря о склонности спотыкаться о собственные ноги. — Но зачем?

— Ну да, я полагаю, у него не было шансов, — согласился Кут, — но на прошлой неделе Спенсер, мой слуга, сломал себе ногу, и я подумал: а вдруг это знамение?

Тут я и понял, что, несмотря на усы и брюшко, он остался всё тем же Чокнутым из нашего класса.

— И что, ты всегда ставишь по этому принципу? — поинтересовался я.

— Ты не поверишь, как часто он работает. В день, когда мою тетку поместили в частное заведение, я выиграл пятьсот фунтов на Сумасшедшей Дженни, на кубке Юбилея. Сигарету?

— Спасибо.

— О, Господи!

— Что такое?

— Карманники. — С запинкой сказал Чокнутый Кут, вытаскивая из кармана дрожащую руку. — У меня там был бумажник, а в бумажнике — почти сотня фунтов! Меня обокрали.

В следующую секунду, к моему удивлению, на лице его появилась слабая, покорная улыбка.

— Ну, это уже два. — Пробормотал он тихо.

— Чего два?

— Два несчастья. Ну, ты же знаешь, такие случаи всегда приходят по три. Когда со мной случается какая-нибудь гадость, я просто готовлюсь еще к двум. Теперь, слава Богу, всего одно осталась.

— А какое было первое несчастье?

— Я же говорил: Спенсер сломал себе ногу.

— Я бы сказал, что это одно из трех несчастий Спенсера. При чем здесь ты?

— Ну знаешь, мой дорогой, я за это время весь извелся. Его теперь подменяет какой-то бездарный осел из агентства. Вот, посмотри! — Он вытянул стройную ногу. — Это что, стрелка?

С точки зрения моей собственной скромной мешковатости, я назвал бы «это» отличной стрелкой на брюках. Но Чокнутый выглядел очень недовольным, и мне оставалось только посоветовать ему стиснуть зубы и держаться. Тут позвонил колокол на забег в три тридцать, и мы расстались.

— Да, кстати, — сказал Чокнутый, уходя — ты придешь на той неделе на встречу класса?

— Приду. И Юкрич придет.

— Юкрич? Господи, да я его сто лет не видел.

— Вот и увидишь. А он наверняка выпросит у тебя денег в долг — вот тебе и третье несчастье.

Я тоже удивился, что Юкрич решил посетить ежегодный обед выпускников Рикинской школы, в которой мы оба, так сказать, получали образование. Да, угощение обещало быть отменно приготовленным и обильным, но билет стоил полсоверена, а приходить полагалось в вечернем платье. Хотя Юкрич иногда располагал десятью шиллингами (вырученными в ломбарде под залог вечернего костюма), или вечерним костюмом (взятым напрокат за десять шиллингов) — для него необычно было иметь сразу и то и другое. Тем не менее, слово он сдержал, и перед банкетом зашел ко мне на квартиру за предварительной порцией подкрепляющего, безупречно одетый, готовый к торжеству.

Я спросил — возможно, бестактно — какой банк он ограбил.

— По моему, на прошлой неделе ты говорил, что у тебя туго с деньгами — сказал я.

— Было туже, чем эти проклятые брюки. — сказал Юкрич. — Корка, мальчик мой, никогда не покупай вечерний костюм в магазине готового платья! Оно всегда негодное. Но сейчас все позади, старина, я начал новую жизнь. В прошлое воскресенье мы сорвали в Сандауне экстраординарный куш.

— Мы?

— Фирма. Я же тебе говорил, что покупаю долю в букмекерском бизнесе.

— Ради всего святого! Не хочешь же ты сказать, что он приносит тебе доход!

— Приносит доход? Милый мой, да как же он может не приносить дохода! Я с самого начала говорю: это золотая жила. Богатство смотрит мне прямо в лицо. Позавчера я даже купил полдюжины сорочек. Это тебя убедит.

— Сколько ты получил?

— В каком-то смысле, — сентиментальным тоном продолжал Юкрич, — даже жаль, что все так закончилось. Я хочу сказать, эти беззаботные, нищие дни были не так уж и плохи, а, Корка, старина? В жизни был азарт. Она была стремительной, живой, интересной. Богатство опасно: расслабишься, обрюзгнешь, и пиши пропало. С другой стороны, и у него есть свои преимущества. Пожалуй, в общем и целом, я не жалею, что разбогател.

— Сколько ты получил? — повторил я пораженно. Раз уж Юкрич купил шесть сорочек, вместо того, чтобы похищать мои, он должен быть богат, как Монте-Кристо.

— Пятнадцать монет, — сказал Юкрич, — пятнадцать золотых соверенов, мой мальчик! И это за одну неделю скачек! Не забывай, они проводятся круглый год. Каждый месяц, каждую неделю, мы будем расширяться, развиваться, разворачиваться. А кстати, старик: хорошо бы сегодня намекнуть нашим ребятам на банкете, чтобы делали у нас ставки. Фирма называется Исаак Обрайен, Блю-стрит, 3, Сент-Джемс. Телеграфный адрес “Ikobee, London”, наш представитель посещает все признанные состязания. Только не говори никому, что я связан с фирмой: это может повредить моему положению в обществе. А сейчас, дитя мое, если мы не хотим опоздать на эту пьянку, нам пора выходить.

Юкрич, как известно, покинул школу при скандальных обстоятельствах. Не вдаваясь в детали, скажу, что его исключили за самовольную отлучку для посещения местной ярмарки. Лишь после многих лет холодного изгнания наше безупречное Общество Выпускников допустило его в свои ряды. Однако, в патриотизме Юкрич не уступал никому.

Еще по дороге в ресторан он расчувствовался, вспоминая старую добрую школу. К концу же обеда, когда начались спичи, он впал в настроение, когда взрослые мужчины проливают слезы, и приглашают на длительные пешеходные экскурсии таких знакомых, от которых обычно прятались в переулках и подворотнях. С большой сигарой в зубах он бродил между столами, тут обмениваясь воспоминаниями, там советуя однокашникам, достигшим высоких постов в церковной иерархии, делать ставки только у Исаака Обрайена, Блю-стрит, 3, Сент-Джеймс — надежной и солидной фирмы, телеграфный адрес «Ikobee, London».

Речи на таких обедах всегда открывались длинным и торжественным докладом нашего Председателя. Украдкой поглядывая в свои записи, он объявлял о разнообразных отличиях, достигнутых за последний год нашими выпускниками. В данном случае, соответственно, он начал с того, что А.Б. Боджер («Старый добрый Боджер!» — Юкрич) награжден Золотой Медалью Матт-Спивиса за геологические изыскания в Оксфордском университете — что В.Г. Воджер назначен помощником младшего диакона Вестчестерского собора — («Так держать, Воджер, старина!») — что правительство Руритании наградило Дж. Дж. Своджера орденом Серебряной Лопаты третьей степени (со скрещенными мотыгами) в ознаменование его заслуг при постройке нового водопровода в Штрелзау…

— Кстати, — сказал Председатель в заключение — прежде, чем закончить, я хотел бы сделать еще одно сообщение. Наш однокашник, Б.В. Лаулер, на следующей неделе баллотируется в Парламент от Редбриджа. Если кто-нибудь из вас захочет приехать и протянуть ему руку помощи, я знаю, он будет очень рад.

Он сел, и тостмейстер с луженой глоткой хрипло возгласил: «Милорд, мистер Председатель, господа, прошу внимания, ибо мистер Г.К. Ходжер хочет предложить тост за наших гостей». Г.К. Ходжер поднялся с целеустремленным видом, ясно говорившим, что слова предыдущего оратора напомнили ему анекдот о двух ирландцах; вся наша сытая и разомлевшая компания устроилась поудобнее, и благосклонно приготовилась слушать. Все, но не Юкрич. Он взволнованно уставился на своего старого друга — Лаулера. Ровесников на таких обедах сажали рядом, и будущий член Парламента от Редбриджа оказался с нами за одним столом.