Завоеватель - Конн Иггульден

Конн Иггульден

Завоеватель

Посвящается Клайву Руму

© Conn Iggulden 2011

© Терехина Ж. А., перевод на русский язык, 2014

© Издание на русском язык. ООО «Издательство «Эксмо», 2015

Основные действующие лица

Мункэ, Хубилай, Хулагу, Арик-бокэ – четыре сына Тулуя, внуки Чингисхана.

Гуюк – сын Угэдэй-хана и Дорегене.

Бату (Батый) – сын Джучи, внук Чингисхана, поработитель русских княжеств.

Субэдэй-багатур – великий полководец времен Чингисхана и Угэдэй-хана.

Дорегене – мать Гуюка, после смерти Угэдэя стала регентом.

Сорхахтани – мать четверых внуков Чингисхана – Мункэ, Хубилая, Хулагу и Арик-бокэ. Жена Тулуя, младшего сына Чингисхана, отдавшего жизнь за спасение Угэдэй-хана.

Байдур – сын Чагатая, отец Алгу, властитель Чагатайского улуса, сосредоточенного вокруг Самарканда и Бухары.

Часть первая

1244 год

Глава 1

Над Каракорумом бушевала гроза. Дождь так и хлестал в ночном мраке, по улицам текли бурные потоки. В загонах с толстыми стенами жались друг к другу овцы. Жир на их шерсти защищал от влаги, но овец не выводили на пастбище, вот они и блеяли от голода, жалуясь друг другу. Временами то одна, то другая становилась на дыбы и пугала остальных – получалась живая гора с множеством безумных глаз и лягающихся ног, которая вскоре снова растекалась бурлящей массой.

Ханский дворец освещали лампы, потрескивающие и плюющиеся маслом на стены и ворота. За стенами дворца раскаты грома казались гулом; он звучал то громче, то тише, пока ливень хлестал внутренние дворики. Испуганные грозой слуги с благоговением взирали на залитые дождем сады и дворы. Они стояли небольшими группами, смердя мокрой шерстью и шелком, из-за грозы позабыв свои обязанности.

Гуюку шум ливня досаждал, как погруженному в раздумья человеку досаждают поющие себе под нос. Он аккуратно налил вина своему гостю и отодвинулся подальше от окна, каменный подоконник которого уже потемнел от влаги. Пришедший по его зову нервно оглядывал зал для приемов. Размер его, по мнению Гуюка, должен был подавить любого, кто привык к утлым равнинным юртам. Ханский сын вспомнил, как сам впервые заночевал в этом тихом дворце, как боялся, что камни и плиты обрушатся и раздавят его. Сейчас те страхи вызывали у него усмешку, а вот его гость то и дело поглядывал на потолок. Гуюк улыбнулся. Его отец Угэдэй построил Каракорум, мечтая о великом.

Когда ханский сын отставил каменный кувшин и вернулся к гостю, его губы вытянулись в тонкую полоску. Ради титула, принадлежащего ему по праву, отцу не следовало ни угождать царевичам, ни давать взятки, ни умолять, ни угрожать.

– Угощайся, Очир, – проговорил Гуюк, протягивая чашу двоюродному брату. – Вкус мягкий, как у айрага.[1]

Он старался быть вежливым с едва знакомым ему человеком. Впрочем, Очир – один из сотни ханских внуков и правнуков, в поддержке которых нуждался Гуюк. Хачиун, отец Очира, был большим военачальником, его память чтили и по сей день.

В виде одолжения Гуюку Очир осушил чашу без пауз и заминок – сделал два больших глотка и рыгнул.

– Как вода, – объявил он, но снова протянул чашу.

Улыбка Гуюка теперь больше походила на оскал. Один из его помощников молча поднялся, принес кувшин и наполнил обе чаши. Ханский сын опустился на длинное мягкое сиденье напротив Очира, стараясь сбросить напряжение и держаться вежливо.

– Тебе наверняка известно, зачем я сегодня тебя вызвал, – проговорил он. – Ты человек влиятельный, из хорошей семьи. Когда в горах хоронили твоего отца, я был там.

Очир подался вперед, стараясь не упустить ни слова.

– Жаль, что он не видел того, что повидал ты, – сказал он. – Я… едва его знал. У отца было много сыновей. Но он хотел идти в Большой поход на запад вместе с Субэдэем. Его смерть – огромная утрата.

– Да-да, конечно! Твой отец был человеком благородным, – легко согласился Гуюк. Он рассчитывал сделать Очира соратником, значит, пустая хвала не помешает. Царевич глубоко вдохнул. – Ради твоего отца я и позвал тебя сюда. Очир, семьи той ветви тебе подчиняются?

Очир глянул в окно: дождь стучал по подоконнику так, словно не собирался останавливаться. Гость Гуюка был в рубахе, узких штанах. Сверху – простой халат дэли, на сношенных сапогах никакой отделки. Даже шапка решительно не соответствовала роскоши дворца: грязная, вся в жирных волосах, такие пастухи носят.

Очир осторожно поставил чашу на каменный пол. Мужественным лицом он напоминал хозяину дворца покойного Хачиуна.

– Мне известно, что тебе угодно, Гуюк. Я сказал это посланникам твоей матери, когда они приезжали ко мне с дарами. О решении своем я объявлю на курултае вместе с остальными, и не раньше. Опрометчивых обещаний у меня не вырвут. Я говорил об этом, и не раз.

– Ты не присягнешь на верность родному сыну Угэдэя? – осведомился Гуюк. Его голос угрожающе зазвенел, щеки зарделись от вина, и Очир, заметив тревожные знаки, не стал спешить с ответом. Помощники царевича зашевелились, как псы перед дракой.

– Я так не говорил, – с осторожностью ответил гость. В зале для собраний ему становилось все неуютнее, и он решил поскорее отсюда выбраться. Гуюк промолчал, и Очир поспешил заполнить паузу. – Твоя мать – хороший регент. Она не позволила нам распасться, наша сплоченность – ее заслуга, с этим не поспоришь.

– Народом Чингиса женщине править негоже, – категорично заявил Гуюк.

– Возможно, однако твоя мать правит, и правит хорошо. Горы до сих пор не рухнули. – Очир улыбнулся собственным словам. – Согласен, рано или поздно понадобится хан, но такой, которому доверяют все. До борьбы за власть, какую вели твой отец и его брат, дойти не должно. Войну между царевичами нашему народу пока не выдержать. Когда появится явный лидер, я отдам ему свой голос.

Гуюк едва сдержался, чтобы не вскочить. Его поучают, словно он ничего не понимает, словно не прождал впустую целых два года!

Очир понаблюдал за ним, нахмурился и еще раз украдкой оглядел зал. Помощников четверо. Сам он без оружия: все забрали после тщательного обыска у наружной двери. Очиру стало не по себе: уж слишком внимательно наблюдают за ним помощники Гуюка. Да они смотрят на него, как тигры на привязанного козленка!

Гуюк медленно поднялся, подошел к кувшину с вином и поднял: надо же, какой тяжелый…

– Это город моего отца и дом моего отца. Я – первенец Угэдэя, внук великого Чингисхана, а ты, Очир, не желаешь клясться мне в верности, словно мы тут из-за хорошей кобылы торгуемся…

Он поднял кувшин, но его гость прикрыл чашу ладонью и покачал головой. Очир заметно нервничал из-за того, что Гуюк над ним возвышается, но произнес твердо, не позволяя себя запугивать:

– Мой отец клялся в верности твоему, Гуюк. Но ведь есть и другие. Байдур на западе…

– Правит своими землями и ни на что не претендует, – перебил Гуюк.

– Будь твое имя в завещании, многие проблемы решились бы, – после небольшой паузы продолжил Очир. – Половина царевичей уже поклялась бы тебе в верности.

– Это старое завещание, – отозвался Гуюк. Его голос зазвучал глуше, зрачки расширились, словно он видел только мрак; дыхание сбилось.

– Еще есть Бату, – явно волнуясь, добавил Очир. – Он старший из братьев; еще Мункэ, первенец Тулуя. Претендентов немало, Гуюк. Зря ты ждешь…

Сын хана поднял каменный кувшин, от напряжения у него даже костяшки побелели. Во взгляде Очира читался испуг.

– Я жду верности! – заорал Гуюк и с силой ударил кувшином Очира по лицу.

У того аж голова в сторону дернулась. На лбу заалела ссадина, потекла кровь; защищаясь, раненый поднял ладонь. Гуюк с ногами залез на низкое сиденье, оседлал своего гостя и снова ударил его кувшином. На сей раз каменная посудина треснула, а Очир позвал на помощь.

– Гуюк! – в ужасе крикнул один из присутствующих в зале.

Все вскочили на ноги, но вмешиваться не решались. Тем временем на мягком сиденье кипела драка. Очир схватил Гуюка за шею. Только разве скользкими от крови пальцами ухватишь как следует? Снова и снова кувшин рушился Очиру на голову – и вдруг раскололся. В руках у Гуюка осталась овальная ручка, зазубренная и жесткая. Задыхаясь от возбуждения, свободной рукой он вытер кровь со щеки.

Лицо Очира превратилось в кровавое месиво, уцелел только один глаз. Он попытался снова дотянуться до горла двоюродного брата, но безуспешно. Гуюк отбился легко, со смехом.

– Я сын хана, – напомнил он. – Скажи, что поддержишь меня. Громко скажи!

Говорить Очир не мог. Он давился собственной кровью, его тело сотрясали судороги. Лишь бульканье слетело с разбитых губ.

– Не скажешь? Даже это не скажешь? Тогда всё, Очир, ты мне больше не нужен.

На глазах у потрясенных помощников Гуюк ударил несчастного зазубренной рукоятью. Бульканье стихло. Ханский сын встал и уронил рукоять на каменные осколки. Осмотрел себя с отвращением, внезапно осознав, что весь в крови: в волосах брызги, на дэли большое пятно.