Забери мою судьбу - Джуди Лоусон

Джуди Лоусон

Забери мою судьбу

1

— Сьюзен, дочка, одумайся! — миссис Джефферс сложила руки на груди и картинно закатила глаза. — Что ты делаешь? Прошу тебя, одумайся!

— Мама, успокойся, — совершенно спокойно ответила Сьюзен.

За свои двадцать два года она давно уже успела привыкнуть к импульсивности своей матери и ее склонности драматизировать все на свете. Вероятно, сама она пошла в отца, унаследовав от него спокойствие и рассудительность в любых жизненных ситуациях.

— Мне кажется… нет, я уверена, — продолжала мать, — что ты поступаешь необдуманно. Я еще раз призываю тебя не делать глупостей.

— Ну что ты говоришь, мама. Я как раз все очень хорошо обдумала, — так же невозмутимо ответила дочь, разбирая документы на письменном столе.

Он весь был завален бумагами — подлинниками и копиями, справками и счетами. Сьюзен уже битый час пыталась разобрать их и сложить в нужном ей порядке и давно бы уже справилась с этим малопривлекательным делом, но ее все время отвлекала мать.

Миссис Джефферс нервно ходила по комнате, резко падала в кресло, словно у нее неожиданно подкашивались ноги, и так же резко вскакивала, заламывала руки и закатывала глаза. Она приводила все новые и новые аргументы неправоты своей дочери, но та очень спокойно и вместе с тем категорично отметала все доводы.

— Ты сломаешь себе жизнь! — кричала мать. — Впереди тебя ждет блестящая карьера, замужество и счастливая семейная жизнь. И все это ты готова поставить под удар?

— Мама, ты как всегда все преувеличиваешь. Ничего я не ставлю под удар. Все обязательно будет хорошо, вот увидишь.

— Сьюзен!

— Мамочка, дорогая, довольно. — Сьюзен оторвалась от утомительного занятия, тем более что ей никак не удавалось сосредоточиться, и, в который раз вчитываясь в список документов, она не могла понять, все ли собрала или нет. Сьюзен подошла к матери, в страдальческой позе сидевшей в кресле, и обняла ее.

— Все будет хорошо, — повторила она.

— Я понимаю, когда бездетные семьи усыновляют сирот, когда родственники берут на попечение малышей, но она ведь нам никто. Ты не обязана тратить свою жизнь на нее.

— Она моя племянница, — возразила Сьюзен.

— Нет, она дочь и внучка проходимок, разрушивших нашу семью, — вскинула голову миссис Джефферс. Во всем ее облике было столько боли и обиды, что дочь вновь обняла ее за плечи.

— Ханна — внучка моего отца и дочь моей сестры, — снова попыталась возразить Сьюзен, стараясь сохранять спокойствие в изрядно надоевшем и затянувшемся споре с матерью.

— Твоей сводной сестры, — уточнила миссис Джефферс, делая ударение на слове «сводной», — а значит, по сути, чужого нам человека. — В ее голосе появилась еще большая обида. — Неужели ты не понимаешь, что, став ее опекуншей, ты предаешь меня, как когда-то твой отец. — Она закрыла лицо руками, и ее плечи затряслись от беззвучных рыданий.

— Мамочка, успокойся! Прошло уже так много лет. Папы давно нет в живых. Пора простить.

— Предательство не имеет срока давности. Он бросил меня ради какой-то вертихвостки. Его минутное увлечение сломало жизнь мне и тебе.

— Но ведь он хотел вернуться, — возразила Сьюзен. — Ты сама не позволила ему этого сделать.

— Я любила его, Сьюзен. Он был для меня всем. Я жила им, дышала им, не представляла своей жизни без него, а он изменил мне. Ты думаешь, такое можно простить?

— И большее прощают, но это дело сугубо личное, — тихо и осторожно, чтобы еще больше не задеть чувства матери, сказала Сьюзен.

Призрак измены отца на протяжении всей жизни дочери жил вместе с нею и матерью. Двадцать лет это была самая излюбленная и обсуждаемая тема в их доме. Сьюзен так к этому привыкла, что уже давно относилась к сему факту очень спокойно и так же давно перестала быть союзницей матери, скорее стала равнодушной слушательницей. Почему? Да просто привыкла.

— Это падшая семья, — с жаром продолжала мать, перестав плакать и готовясь к излиянию новых доводов. — Мать, дочь, а теперь еще и девчонка. Ты хочешь привести к нам в дом это гнилое семя?

— Принести, мама, принести, — поправила Сьюзен мать. — Крохе всего семь месяцев. Ну сама посуди — у нее же никого, кроме меня, нет. Неужели ты думаешь, что ей будет лучше в приюте, чем у родной тети?

— Я не думаю и думать ничего не хочу об этой девчонке. Я ей никто, да и ты, по правде говоря, тоже. И потом — почему ты? У ребенка ведь есть отец. Пусть он и заботится о ней.

— Мы уже обсуждали это, мама, — устало выдохнула Сьюзен, поднимаясь с колен. Все это обсуждалось обеими уже сотни раз, и ей давно надоело снова и снова повторять одно и то же. — Мама, еще раз говорю тебе, что в свидетельстве о рождении Ханны в графе «отец» стоит прочерк.

— Это еще раз подтверждает мои слова — непутевое семейства Хорошую же дочь воспитал твой отец, — с явным злорадством в голосе, ухмыляясь, добавила мать. — Родила невесть от кого. Я просто уверена, что эта Адриана и сама не знала, кто отец ребенка.

— Мама, я не узнаю тебя. Ты же всегда была такой доброй и мягкой. Как же ты можешь так говорить о покойных?

— Они и с того света достают нас и портят нам жизнь, — парировала мать.

— Это не так, и, прошу тебя, прекратим этот разговор. Нотариус Адрианы нашел меня, и я выполню последнюю волю сестры — ее ребенок не будет расти в приюте, — тоном, не терпящим возражения, сказала Сьюзен. — Даже если бы не было завещания, я все равно не бросила бы Ханну.

Сьюзен повернулась к столу, возобновляя разбор собранных для оформления опекунства документов, всем своим видом показывая матери, что не собирается далее продолжать разговор.

Она потратила массу времени на беготню по инстанциям, сбору документов и улаживанию разного рода формальностей и не собиралась ни на шаг отступать от задуманного. Если все пойдет нормально, то уже в конце месяца она сможет забрать Ханну из приюта.

— Не устаю удивляться наглости этой самой Адрианы. Взвалить своего ребенка на шею постороннему человеку! — не унималась миссис Джефферс, делая вид, что разговаривает сама с собой, но голоса не понизила. Она все еще не теряла надежды вновь вовлечь дочь в разговор. — Я могла бы понять, если бы вы были подругами или хоть как-то поддерживали отношения. Ведь нет! Виделись пару раз, и только. И это не дает ей права распоряжаться твоей жизнью!

Сьюзен упорно молчала, делая вид, что увлечена разбором документов. Она не стала сообщать матери, чтобы еще больше не задеть ее чувства, что последние полгода до смерти Адрианы сестры виделись довольно часто.