Письма Кэмптона — Уэсу - Джек Лондон

Джек Лондон, Анна Струнская

Письма Кэмптона — Уэсу

…И только о любви мы будем говорить.

I

ДЭН КЭМПТОН — ГЕРБЕРТУ УЭСУ

Лондон

3-а Куинс Роод. Челси.

14 августа 19… г.

Вчера я написал тебе полуофициальное письмо, которое говорило скорее о чувствах счастливого отца, чем о переживаниях человека, верящего в чудо и живущего во имя его. Вчера я сдерживался, счастливый тем, что произошло, и, полный уважения к тебе, к твоей личности, я заключил тебя в свои объятия. Сегодня я даю себе волю и в приливе бурной радости бросаюсь в твои объятия. Я размышляю над происшедшим и преисполняюсь гордостью за тебя. Мне думается, что твоя мать гордилась бы тобою не больше, чем горжусь я.

Но отчего ты не писал раньше? В сущности, великое событие произошло не тогда, когда твое предложение было принято, а когда ты понял, что ты любишь. Тогда-то и пробил твой час. Тебя следовало поздравить, когда в твоей душе впервые прозвучал призыв утренней зари и ты вступил на путь иной судьбы. Любить всегда более важно, чем быть любимым. Я жалею, что мне не было дано присутствовать при том, как твой дух внезапно отдался безусловно и безвозвратно, как надломилось твое эгоистическое «я» и вся сила духа устремилась на служение женщине, высоко парящей в голубом просторе. Ты давно знал ее и давно принадлежал ей, но ты не сказал мне ни одного слова ни о ней, ни о вашей любви. Ты молчал. Очень нехорошо, что ты молчал.

Барбара говорила вчера о тебе и о твоем характере, и мы решили, что судьба дает тебе большое счастье: ты не из тех людей, которые могут обманываться в своих чувствах. Твой выбор строг, ты стремишься прямо к цели, — так поступают все ригористы, совмещающие ригоризм с гедонизмом. Мы с тем большей сердечностью поздравляем тебя, что твой внутренний мир нам хорошо известен. О Герберт! Знаешь ли ты, что в сердце у меня расцвела весна, и, распрощавшись с Барбарой, я пошел бродить за город более счастливый, чем когда-либо в жизни? Знаешь ли ты, что твоя любовь к женщине и ее любовь к тебе и увлекший тебя порыв осчастливили меня? Моя доля бессмертия на земле воплотилась в твоей любви, а не в моих книгах, дорогой мальчик, знаешь ли ты это?

Я хотел бы бросить Англию и пожить с тобой. Будешь ли ты чуждаться меня при новой встрече? Окажется ли расцветающая любовью душа неспособной к дружбе? Но это не беда: радость Эстер не может причинить мне горя. Я могу только горячо и свободно пожелать счастья сыну Эллен и в его руку вложить руку Эстер Стеббинс, благословляя их путь к восходу солнца, в сияние дня.

II

ГЕРБЕРТ УЭС — ДЭНУ КЭМПТОНУ

Ридж.

Беркли — Калифорния.

3 сентября 19… г.

Я вернулся сюда, в свою прежнюю квартиру, — и вот я снова живу в этих комнатах, среди моих старых книг, и передо мною, за окном, расстилается тот же привычный пейзаж. Бедный мой Дэн, окутанный лондонским туманом! Если бы вы могли посидеть здесь со мною на подоконнике, наблюдая за угасанием дня над Золотыми Воротами и за приближением ночи, надвигающейся из-за Берклийских гор. Что вас задерживает в Лондоне? Боюсь, что наши пути разошлись. Вы углубились в дебри поэзии, а я погрузился в науку.

Поэзия и экономика! Увы! Как же я сумел убежать от вас, Дэн, после того как вы покорили мой ум и душу? Мне тоже предстояло по всем предзнаменованиям стать поэтом, а я вдруг отдался науке. Мое отрочество благодаря вам было наполнено поэзией; да и отец мой был по-своему поэтом. Мне нравится, что вы его сравниваете с Уэрингом. «Что случилось с Уэрингом?» Я могу думать о нем только как об ушедшем. Что выбрал он? «Морской путь или сушу?» Гуин говорит мне иногда: «Вы могли бы быть поэтом (вы знаете его — Артура Гуина: он вместе со мной поселился в Ридже), если бы не ваша чертовски нудная наука». Чтобы его подзадорить, я сваливаю вину на свое воспитание. Я знаю, он думает, что я никогда не умел ценить вас и сейчас недостаточно ценю. Вы как-то похвалили его — помните? Он хранит вашу похвалу в сердце — это самое дорогое из его сокровищ. Милый парень Гуин — нежный, чувствительный и робкий, с лицом серафима и сердцем молодой девушки. На свете никогда не существовало более неподходящей пары, чем я и он. Я люблю его за него самого. Он терпит меня — мне так кажется — ради вас. Он мечтает встретиться с вами, — он много слышал о вас от моего отца, — и мы часто говорим о вас. При всяком удобном случае я срываю с вас ваш ореол. Поверьте мне, что я не очень-то церемонюсь с вами.

Как несвязно мое письмо! Перо после долгого перерыва не слушается меня. Мысли разбиваются после лихорадки успешного сватовства. А затем… — как мне это сказать?.. — ваше письмо, то есть оба письма, ваше и Барбары, своей лаской и теплотой повергли меня в недоумение. Я чувствую себя беспомощным. Точно вы обращаетесь к чему-то, чего во мне нет. Ах, эти поэты! Кажется, будто мой брак радует вас больше, чем меня самого. Собственно, выходит, что молоды вы и любите вы, а я прожил уже долгую жизнь и состарился. Да, я вступаю в брак. Я не сомневаюсь, что в настоящий момент миллионы мужчин и женщин говорят эти же самые слова. Дровосеки и водоносы, князья и монархи, робкие девушки и наглые кокотки, все они говорят: «Я вступаю в брак». И все они смотрят на брак как на решительный перелом в их жизни? Конечно, нет! В сущности, брак входит в обычный жизненный путь всех людей. С биологической точки зрения институт брака необходим для продолжения рода. При чем же тут перелом жизни? Эти миллионы мужчин и женщин вступают в брак, и мир пойдет тем же порядком, как шел до того. Перемешайте их всех, и все же ничто на свете не изменится.

Правда, месяц назад мне казалось, что брак — перелом жизни. И в этом духе я и написал вам. Казалось, что брак нарушит налаженный ход моей работы. Человеку трудно спокойно относиться к чему-то, что стоит в противоречии с привычным укладом. Но это только так показалось: мне не хватало перспективы, вот и все. Сейчас я вижу, что все отлично подогнано, и жизнь покатится, как по рельсам, я уверен теперь.

Вы знаете, что мне нужно было работать два года для получения степени доктора. Мне все еще требуется два года работы. Как видите, я вернулся в прежнюю квартиру, к прежнему образу жизни и принялся за зубрежку. Ничто не изменилось. И помимо моих занятий для подготовки к докторскому экзамену я взял на себя обязанности помощника инструктора по экономическому факультету. Место очень ответственное, и мое честолюбие удовлетворено. Я не знаю, как они решились доверить мне такое место и как у меня хватило смелости его принять, но это не важно. Все устроилось. Эстер — благоразумная девушка.

Период обручения продлится долго. Я буду продолжать свою работу по намеченному плану. Через два года я получу степень доктора социальных наук (и кандидата многих других) и вступлю в брак. Венчание и необходимый по расписанию медовый месяц совпадают с летними каникулами. И здесь ничто не помешает моей работе. О, мы очень практичны, Эстер и я. И мы оба достаточно сильны, чтобы идти неуклонно своим путем.

Это мне напомнило, что вы ничего не спросили о ней. Сначала поражу вас: она тоже занимается наукой. Мы встретились в первые годы моего пребывания в университете, и не прошло получаса, как мы уже весело спорили о Вейсмане и неодарвинистах. Я в те времена жил в Беркли и был очень уверенным в себе малым. Она была зрелее меня, училась в Стенфорде и поступила в университет с большим запасом знаний, чем средний студент выносит по окончании всего университетского курса.

Затем, — теперь вы раскроете ей объятия, — она пишет стихи. Она поэт, — это следует помнить. На заре двадцатого века она тем выше как поэт, чем ближе стоит к науке, а не «несмотря» на науку, как думают некоторые. Как описать ее? Может быть, как Джордж Эллиот, сплавленную с Элизабет Барртс, с намеком на Гексли и печатью Китса. Она, пожалуй, похожа на это сочетание, но она все же нечто иное и отличное от них. В ней есть какая-то веселость, как бы луч латинской расы, или Востока, или, может быть, кельтской крови. Да оно так и есть: в ней есть что-то кельтическое. Но есть в ней и самонадеянный норманн, и упорный саксонец. Ее живость и смелость рассчитаны и размерены внутренним консерватизмом, обусловливающим устойчивость стремлений и силу выполнения для поставленных задач. Она ничего не боится и смотрит на мир открытыми глазами. Взор ее проникает далеко, но не скользит поверх явлений жизни. Саксонец борется с кельтом, и норманн заставляет обоих делать то, что первому не пришло бы никогда в голову и над чем другой без конца раздумывал бы, не решаясь осуществить задуманное. Вы уловили мою мысль? Самым сильным ее очарованием, по-моему, является уравновешенность, внутренняя гармония.

Все вместе создает из нее замечательную женщину, поверьте мне. Это описание ее лишь бледная замена подлинника. Хотя она не печатала своих произведений и непомерно скромна, я посылаю вам некоторые из ее вещей. В них вы найдете и узнаете ее душу. Она ждет сильных вдохновений, и голос ее пока звучит тихо. Но в нем нет печальных нот, и ей суждено залететь высоко.